— Я только однажды видел женщину, которая так же властвовала над лошадьми, — сказал Помпей.
Клеопатра залилась краской и понадеялась, что все подумают, будто она разрумянилась не от смущения, а от быстрой скачки. Помпей наклонился к царевне и прошептал, словно доверяя некую тайну:
— Это была Гипсикратия, наложница Митридата.
Услышав имена столь устрашающих людей, юноши-персы принялись взывать к своим богам: «Митра! Митра!» Помпей взглянул на них, вопросительно вздернув бровь, и конюхи замолчали.
— Злобная тварь! Я не жалею, что ее больше нет, — со вздохом произнес он.
Царевне не понравилось, что ее сравнили с наложницей. Клеопатра посмотрела Помпею в глаза, ожидая, что он скажет дальше.
— Она была такая же маленькая, как ты, и всегда одевалась, как мальчишка. Она скакала верхом вместе с царем, сражалась рядом с ним и ухаживала за его лошадьми. Хотя она была маленького роста и не носила одежд из оленьей кожи, я верю, что она была амазонкой. Во всяком случае, сражалась она, как настоящая амазонка. Митридат любил ее больше всех, хотя у него в гареме были сотни прекраснейших женщин.
Помпей особенно подчеркнул слово «сотни». Авлет поднял бровь, гадая, не умалил ли он свое достоинство в глазах римлянина, явившись в Рим в сопровождении одной-единственной женщины. Может быть, стоило привезти Помпею женщин?
— Я видел их, знаешь ли, но ни одной не оставил для себя, — продолжал Помпей. — Я отправил их по домам, к их отцам, — добавил он и пожал плечами.
Авлет сразу успокоился.
Царевна снова смутилась и нерешительно посмотрела на Авлета, словно испрашивая позволения продолжить беседу. Она никогда еще не разговаривала со столь могущественным воителем. С императором. Повелителем мира. Царевна не знала, приятно ли ему рассказывать о собственных завоеваниях. Авлет кивнул.
— А что случилось с Гипсикратией? — решилась Клеопатра.
— Она боялась, что слишком многие мужчины возжелают женщину, принадлежавшую человеку, который вызывал такой страх. Не желая мириться с женской участью, она приняла яд вместе со своим господином. Рассказывают, умирая, Гипсикратия сказала, что сама выбирает своих любовников. И теперь она избирает возлюбленным смерть. Как бы то ни было, они оба избавили меня от массы хлопот. — Да, похоже, Помпей вовсе не был рад своей победе. — Их оружие сейчас хранится в моей домашней коллекции. Можете полюбоваться, — сухо добавил полководец.
— Я непременно осмотрю твою коллекцию оружия, господин мой, — ответила Клеопатра.
* * *
— Я надеялся, что ты подружишься с молодой женой Помпея. В конце концов, она — дочь Юлия Цезаря. У вас что, вообще нет общих интересов?
Авлет лежал на диване, как огромная жирная рыба. Клеопатра сидела рядом, у изголовья постели. Царь наклонился к дочери и говорил шепотом, чтобы прислуга и прочие гости не слышали его слов.
Клеопатра сожалела, что приходится пробовать каждое блюдо, которое подавали на этом римском пиршестве. Она не привыкла наедаться так плотно, но Авлет считал, что следует проявить вежливость и вести себя, как римляне. Первая перемена блюд состояла из нескольких сортов латука, виноградных улиток, запеченных яиц, копченой рыбы, оливок, свеклы и огурцов. Затем подали устриц, рыбу, вымя, фаршированных фазанов, мясо молодого барашка, свиные ребрышки. Все блюда были щедро сдобрены резким кисло-сладким соусом «гарум». Потом принесли сыры, фрукты, хлебцы и разнообразные сладости. Все эти блюда показались царевне слишком грубыми и примитивными. В них недоставало утонченных приправ, да и приготовлена еда была не столь тщательно, как та, что подавали дома. Вина — более крепкие, чем те, к которым Клеопатра привыкла при дворе отца, — лились щедрой рекой. И все это при том, что римляне так кичатся своим аскетизмом, сдержанностью и умеренностью в еде и возлияниях. Они жили вовсе не как простые труженики-землепашцы, какими хотели казаться. Напротив, они наслаждались царской роскошью и излишествами — например, специально привозили лед с гор, чтобы охлаждать вина.
— Отец, Юлия омерзительна, — прошептала Клеопатра в ответ. — Женщина не должна вести себя как котенок. Это отвратительно. Посмотри на нее.
Та, о ком они говорили, Юлия, единственная дочь Юлия Цезаря, как раз изогнулась всем телом, словно арабская рабыня-танцовщица, стремясь привлечь внимание Помпея. Клеопатра много слышала о благочестии римских женщин, но пока не заметила за ними особой набожности. Возможно, образ добродетельной матроны, равно как и образ стоического землепашца, был лишь призраком прежнего Рима. Чуть раньше, по пути в уборную, Клеопатра случайно услышала разговор двух почтенных матрон, которые обсуждали Юлию. Эти дамы говорили, что в прежние времена юные римлянки умели быть полезными. Они умели прясть, ткать, содержать в порядке домашнее хозяйство, выращивать цыплят, топить печь, почитать богов, давать мужу разумные советы. «О, эта Юлия тоже кое для чего полезна», — с таинственным видом сказала одна матрона другой. «Да уж, она умеет только одно, и только для этого и годится», — согласилась та. Клеопатра порадовалась, слушая пересуды о Юлии. Но ее радость быстро угасла, когда вину за вырождение римской молодежи возложили на «этого толстого египетского царя и прочих ему подобных», которые своим испорченным, развращенным образом жизни дурно влияют на чистых и невинных римлян. Клеопатра возмутилась и хотела объявить, что поняла насмешки и не согласна с ними. Но, подумав, решила не обращать внимания на слова ворчливых женщин. Стоит ли обижаться на болтовню старух, которые одной ногой уже стоят в могиле?
— Папочка хочет еще вина? — спросила Юлия у своего супруга.
Помпей лежал ничком на обеденном ложе, глядя на едва прикрытую грудь своей юной жены, и поглаживал ее по животу сквозь тонкое, полупрозрачное одеяние. Юлия томно извивалась под его ладонью. Она кормила мужа свежей дыней — разгрызала сочную мякоть на мелкие кусочки и вкладывала ему в рот. Помпей жевал, закатив глаза.
Семнадцатилетняя Юлия была высокой и долговязой, как и ее отец. Вряд ли с годами она превратится в красивую женщину. Но сейчас дочь Цезаря была полна очарования юности и девической наивности, против которой не мог бы устоять ни один взрослый мужчина. И Помпей Великий — не исключение. Сегодня утром Клеопатре удалось привлечь его внимание, и теперь царевна мучилась от ревности и отвращения. Она была о нем лучшего мнения. Теперь же появился повод по-новому оценить Помпея. У римлян есть подходящая пословица: «Senex bis puer». «Старики — как дети».
Клеопатре не нравилась Юлия, но не более, чем прочие бесстыдные римлянки. Сегодня днем они с Хармионой и Гекатой как раз разговаривали о римлянках, об этих презренных и недостойных женщинах. Они часто обсуждали бесчисленные недостатки местных жительниц.
Римлянки ни на что не способны и владеют только одним искусством — искусством обольщения.
Римлянки не занимаются в гимнасии, не ездят верхом, не охотятся.
Римлянки разговаривают громко, как солдаты, и не гнушаются употреблять грязные выражения.
