— Геката, разве царь не обеспечил твое будущее?
— Я не просила его об этом, — ответила женщина.
— Ты была самой верной и заботливой подругой моему отцу. Другая женщина могла бы бросить его или посмеяться над ним, когда он ослаб рассудком. Но ты дарила ему любовь. Как бы ни обернулась судьба моего отца, я обещаю тебе пожизненное обеспечение в дополнение ко всем дарам, положенным тебе как женщине царя. Если ты пожелаешь, я устрою так, чтобы после смерти царя ты вернулась к своей семье в Митилену.
— Ты будешь царицей, подобной которой еще не бывало, ты прославишься состраданием к людским нуждам!
И женщина преклонила колени перед девушкой, которую знала еще с тех пор, как той исполнилось одиннадцать лет.
— Геката, прошу тебя! — воскликнула Клеопатра, поднимая ее на ноги. — Ты нужна царю.
Геката вернулась на свой пост у ложа больного. Клеопатра краем глаза увидела, как женщина нежно обтирает потный лоб царя тряпочкой, смоченной в отваре шалфея. Авлет улыбнулся, словно маленький мальчик, которому неожиданно дали кусок сладкого пирога перед обедом.
Он закрыл глаза и задышал ровнее.
ГЛАВА 19
Клеопатра щурилась, глядя на восходящее солнце. Крестьяне, жившие в бесформенных земляных хижинах вдоль отмелей Нила, уже вывесили на просушку постиранные вещи, и они полоскались на слабом утреннем ветерке. Это было первое движение воздуха, которое ей удалось ощутить за много дней. Пучки пальмовых листьев, похожих на изломанные гребни, мягко колыхались на фоне жемчужно-голубого неба. У самой воды густо рос папирус, бурый и сухой, напоминающий бобровые хвосты. Несмотря на ветерок, над рассветной рекой царило неземное затишье. Клеопатра привыкла чувствовать по утрам бурление городской жизни, пробуждающейся от ночного сна, и ей было не по себе в этом недвижном царстве, где за узкой зеленой полосой, окаймляющей берег, и до самого горизонта тянулись лишь гряды угрюмых дюн.
Хотя было лишь начало мая, лето уже пришло в Египет, и в этом году ему не предшествовали весенние дожди, смягчающие безжалостный зной пустыни. Вода стояла невероятно низко. Если дождь не пойдет, если река не разольется и не оросит поля, как это случалось ежегодно, следует ждать голода. Люди, конечно, боялись этого и, несомненно, были не в том расположении духа, чтобы принимать у себя дочь греческого монарха, который назначил министром римлянина Рабирия — эту жирную свинью, который два года назад ограбил их, отобрав последний хороший урожай. Клеопатра добавила эти мысли к перечню своих несчастий, позволив им кануть в глубину ее души, к остальным тревогам и заботам.
Царская барка, длинная, низкая и узкая, медленно скользила по спокойной воде, но даже такое движение судна дрожью отдавалось в пустом животе Клеопатры. Она ничего не ела уже два дня, и из желудка к горлу то и дело подкатывала тошнота. Руки тряслись от голода, а голова казалась легкой, как будто могла оторваться и улететь в небеса сама по себе, оставив тело внизу. Два рослых прислужника стояли на палубе рядом с креслом царицы и обмахивали ее веерами из страусовых перьев. К тому же на кресло падала тень от балдахина. Но все равно жара, казалось, проникала сквозь кожу Клеопатры и доходила до самого нутра. И даже ветер не радовал — он не мог ни разогнать жару, ни облегчить тяжесть на сердце. Когда его порывы касались лица Клеопатры, она желала, чтобы поток воздуха поднял ее и унес прочь, к отцу, который в это мгновение, должно быть, играет на флейте для богов. Она была уверена, что дух ее отца оказался именно там, где ему хотелось быть, наконец-то освободившись от неразрешимых проблем политики, сделавшись невесомым и порвав все связи с землей, которую попирает римский сапог.
Последние несколько дней казались какими-то нереальными; Клеопатра словно бы проплыла сквозь это время, заставив себя выстоять против приливной волны скорби и отчаяния, обрушившейся на нее со смертью Авлета. Она не могла выказать ни малейшей слабости, минутной неуверенности, легчайшего намека на то, что во дворце не все ладно. Когда случайный порыв чувств грозил прорваться наружу, царица неистово напрягала все мышцы, чтобы отогнать горе или страх. С тех пор как ей сообщили о смерти царя, она еще ни разу не вдохнула полной грудью и теперь ощущала невероятную телесную усталость и тяжесть на сердце.
В тот вечер она поспешно оделась и побежала в покои отца. Хармиона, шедшая впереди, несла светильник, освещая путь по коридору. Первое, что услышала Клеопатра, — это негромкие приглушенные рыдания. Геката стояла на коленях возле кровати, время от времени ударяя себя в грудь кулаками и жалобно, едва слышно причитая. Глаза царя были закрыты, лицо спокойно, волосы слегка влажные. Он выглядел так, словно истощил силы, проводя время за какой-нибудь вольной забавой, и теперь просто уснул глубоким безмятежным сном здорового жизнелюбивого человека. Мирное выражение его лица странно гармонировало с сердитым взором птолемеевского орла, нависшего над ложем. Клеопатра шагнула было к отцу, но широкая ладонь Гефестиона, легшая ей на плечо, остановила ее.
— Нам нужно поговорить, — сказал евнух.
— Мой отец мертв, — сердито отозвалась царевна, потрясенная тем, что в час ее скорби Гефестион решил обратиться к ней с какими-то государственными вопросами.
— Да, мне жаль. Сегодня ночью, перед тем как я отправлюсь спать — если я вообще лягу спать, — я помолюсь богам за его душу. Но в настоящий момент опасность, грозящая тебе и твоему царству, не позволяет предаваться обычным чувствам.
Голос евнуха звучал властно. Царевна вдруг поняла, что сама она этой властью теперь не обладает. Источником власти Клеопатры был царь, но он ныне лежал мертвым, сложив на животе сильные руки. Клеопатре хотелось подойти к нему, расцепить его ладони и свернуться у него на груди, в этом надежном убежище, как она делала, будучи ребенком. Еще раз, еще один лишь раз, прежде чем он уйдет навсегда.
— Пожалуйста, выслушай меня, прежде чем совершить что-либо такое, что причинит непоправимый вред, — произнес Гефестион, нарушая придворный церемониал и кладя ей на плечи крепкие ладони. — Твоя жизнь зависит от этого. Ты стала царицей менее двух месяцев назад. Монеты, извещающие о твоем совместном правлении с отцом, еще не достигли провинций. У тебя нет никакой официальной поддержки, помимо царского титула твоего отца.
Клеопатра стояла молча, захваченная врасплох как смертью отца, так и известием о том, что она царица лишь по титулу. Она всю свою жизнь готовилась принять власть, но вся ее воля и жизненная энергия, казалось, унеслись прочь вместе с душою Авлета. Как легко было присвоить власть, пока ее отец был жив, когда она обретала поддержку в его наследии! Как же она будет справляться в одиночестве? Где Архимед? Где Аммоний? Почему они не придут к ней сейчас, когда они ей так нужны? Ей хотелось выплакаться на плече родича, но единственным человеком, находившимся сейчас рядом с нею, был этот безжалостный евнух, требующий ее внимания.
— Мы должны сделать вид, что твой отец еще жив, — сказал он, к изумлению Клеопатры.
Она снова посмотрела на тело умершего.
