Она видела, как старел и слабел ее отец, пытавшийся торговаться с Римом и утолять его аппетиты за счет египетских денег и богатств. Клеопатра же поклялась богине, что не пойдет по пути, приведшему отца в могилу. Ей не нужно насыщать Рим. Она даст жизнь новому племени римлян. И если у нее с Цезарем появится первый ребенок, то почему бы им не завести множество подобных детей, чтобы они правили всеми народами? Царица Египта молода и здорова, а Цезарь, невзирая на свой возраст и участие в боях, по-прежнему каждый вечер возвращался во дворец и занимался любовью с Клеопатрой.
Клеопатра положила руку на живот. Он был не больше, чем месяц назад, но теперь она чувствовала в себе шевеление новой энергии. Когда Клеопатра провела по гладкой коже, то почувствовала покалывание в кончиках пальцев. Мышцы живота были такими твердыми, что Клеопатра забеспокоилась: не слишком ли жестко ее чрево, чтобы стать пристанищем хрупкому младенцу? Раздастся ли оно, когда ребенок внутри нее начнет расти? Нужно будет втирать в кожу мази и осторожно растягивать мышцы, чтобы они смогли дать место ребенку, новому императору.
Клеопатра улеглась обратно в кровать, решив провести день за закрытыми дверями. Пожалуй, следует беречься от падения с лошади в пылу битвы и от ножа убийцы, подосланного каким-нибудь из ее братьев. Вот самое меньшее, что она может сделать для будущего всего мира, ныне уютно устроившегося в ее чреве.
Арсиное не хватало роста, вот в чем беда. Береника была высокой, как мужчина. И у нее не было таких чертовски больших грудей, которые, конечно, хороши, когда нужно привлечь внимание мужчин, но зато мешают стрелять. И все-таки в тот момент, когда Арсиноя натянула тетиву и та врезалась в кожу перчатки и в пальцы, во всем мире для нее не осталось ничего, кроме мишени. В этот миг Арсиноя не была человеком; она превратилась в равнобедренный треугольник — лук, стрела и царевна, — и стрела устремилась в бесконечность. Но бесконечность вскоре оборвалась из-за вставшей на пути черной мишени.
Арсиноя отпустила тетиву, немного подавшись вперед, и без труда поразила мишень. Все было бы еще проще, если бы ей не приходилось держать лук в шести дюймах от груди, уменьшая тем самым силу натяжения. Но тетива уже столько раз попадала ей по правой груди, оставляя синяки, что Арсиное лишний раз не хотелось испытывать это ощущение. В конце концов, важно не то, как она стреляет, а как она попадает.
Ганимед вручил ей очередную стрелу. Для евнуха он был довольно строен — возможно, потому, что с раннего детства получил воинскую подготовку и до сих пор продолжал регулярно посещать гимнасий и упражняться в фехтовании. Ганимед был молод — лет тридцати; его длинные волосы вились, как у греческих юношей давних времен, которых обессмертили их любовники, запечатлев в статуях. Борода у него не росла. Достаточно красивый, чтобы называться женоподобным. Но если бы кто-то предположил, что характер Ганимеда соответствует внешности, он бы жестоко ошибся.
Арсиноя находила Ганимеда куда более привлекательным, чем ее пухлый коротышка-брат. Каждую ночь это кошмарное существо, копия их покойного отца, приходило к ней в комнату, и Арсиноя задирала ночную рубашку и позволяла ему сосать ее грудь и тереться об нее до тех пор, пока он не изливал свое мерзкое семя ей на бедра. Затем он засыпал, а Арсиноя вытирала ноги и просила богов, чтобы те убили его, а потом, бормоча молитвы, обращенные к демонам преисподней, погружалась в неглубокий, чуткий сон.
Но Птолемей был царем, и если бы он вдруг умер внезапной и необъяснимой смертью, возможно, младший их брат оказался бы ничуть не лучше. И Арсиноя мечтала о том, чтобы Птолемей Младший подольше оставался в детской; ей только не хватало, чтобы еще один брат принялся облизывать ей соски и тыкаться в бедра. Она не могла от них избавиться — во всяком случае, пока.
Береника убила бы старшего Птолемея во сне или кастрировала его, а потом уже разбиралась бы с последствиями, но Беренику казнили — как раз из-за ее склонности к подобным импульсивным поступкам.
По крайней мере, хотя бы Потиний мертв. И если Арсиноя решит, что не может больше терпеть ночные визиты брата или его дурацкие вспышки активности, когда он воображал, будто правит народом, сестре легче будет избавиться от Птолемея. А пока что царь-юнец так негодовал из-за казни Потиния, что то и дело разражался гневными речами. И хотя он стал чуть меньше домогаться Арсинои и требовать, чтобы она играла с его пенисом, зато теперь вынуждал сестру денно и нощно выслушивать его тирады.
Наибольшую проблему представляла Клеопатра. Но, улегшись в постель с этим старым римским полководцем, о чем она, возможно, мечтала с детства, старшая сестра сильно навредила себе. Можно сказать, совершила политическое самоубийство. А значит, на пути к власти у Арсинои стало одним препятствием меньше. Несомненно, чернь выволочет Клеопатру из дворца и растерзает в клочья.
Клеопатра с самого детства любила все римское. Как и их отец. Когда она вместе с ныне покойным царем отправилась в Рим — подкупать этих чудищ, чтобы вернуться с их помощью на трон, Арсиноя с Береникой делали кукол с их лицами и стреляли в них из луков, пока не начинало казаться, будто здесь прошло парфянское войско и опустошило свои колчаны. А потом царевны падали в траву и хохотали до колик в животе. Береника дожидалась, пока Арсиноя не начинала задыхаться от смеха, и тогда осыпала ее поцелуями или ласкала те ее тайные, чудесные места, которые этот идиот, их брат, не способен отыскать. И Арсиноя лежала, погрузивщись в грезы, пока Беренике не наскучивали ласки и она не уходила к своим взрослым женщинам.
Арсиное отчаянно не хватало Береники, хотя теперь она была бы не против заняться этим с мужчиной. Не с кем-то отвратительным, как ее брат, или евнух Потиний, или этот старик Цезарь. С кем-нибудь из молодых солдат, охраняющих царское семейство, мужчин с сильными, поджарыми телами и красивыми глазами. Но сейчас у Арсинои не было такой возможности. С нее не спускали глаз ни днем, ни ночью.
И даже в будущем, когда она в конце концов сбежит отсюда и возглавит свою армию, от нее будут ожидать, что она останется целомудренной до тех пор, пока не изберет себе мужа. Это необходимо для спасения монархии — если, конечно, она не решит тоже продать себя какому-нибудь отвратительному римлянину с волчьими зубами.
Она с презрением отвергла заигрывания этой змеи, военачальника Ахилла, невзирая на его несравненную красоту. Когда он подкатился к Арсиное и предложил постельный союз в обмен на свое покровительство, в ней вспыхнул дух Береники и Арсиноя дала ему пощечину. «Ну, тогда я предоставлю тебя прелестям твоего брата», — сказал Ахилл. И Арсиноя поняла: если она не опередит его, Ахилл заставит ее заплатить за эту пощечину. Потому она замыслила план.
Она найдет себе следующего царя — не одного из своих братьев и не какого-нибудь солдафона вроде Ахилла, а прекрасного эллинского царевича вроде того же Селевка, красавца, в котором смешалась греческая и сирийская кровь, которого избрала Береника и который погиб, сражаясь против римлян. И этот неведомый принц и Арсиноя вместе — в память о Беренике и всем том, к чему она стремилась, — уничтожат отвратительный обычай заключать браки между братьями и сестрами, из-за которого над царями Египта и так уже насмехается весь мир.
