— Здесь холодно, — шепчу я. — Давай я хотя бы принесу одеяла.
Сирень качает головой.
— Скоро придет Джаред, — объясняет она.
И оказывается права. Уже через несколько минут мы видим, как через сорняки ковыляет к нам темная фигура. Плечо у мужчины неловко замотано марлевым бинтом. Он принес одеяла, бинты и бутылки с какой-то жидкостью, которые выглядят так, словно стащены из подвала Вона.
— Я по-быстрому захватил, что получилось, — говорит он Сирени. — Как она? Переломы есть?
Они негромко переговариваются. Мэдди лежит между ними в круге света от фонаря. Она приподнимается на дрожащем локте, и Джаред раздвигает ей веки, проверяя зрачки.
Я держусь подальше от света. Тревожусь о Габриеле, которого оставила одного в мире дыма, ярких огней и музыки. Надо к нему вернуться. Надо увести нас обоих отсюда — теперь я поняла, насколько мадам опасна.
Еще не осознавая, что делаю, я поднимаюсь и иду.
Джаред спрашивает:
— Ты куда?
Сирень говорит:
— Вернись! Ты что, не в своем уме?
Но их голоса слишком слабы и далеки, чтобы меня остановить. До сегодняшнего дня я глупо считала, что игра по правилам мадам даст мне возможность убежать. Точно так же я играла по правилам Вона, когда пыталась избавиться от замужества. Но могла ли я знать, какое зло испепелило им души? Вон коллекционировал трупы. Мадам с маниакальной радостью собиралась нанести Мэдди последний удар…
Теперь я знаю.
Никаких правил не существует. Идет естественный отбор, и выживают самые приспособленные.
Я перехожу на бег и слышу, как кто-то несется следом за мной по зарослям сорняков.
— Стой! — Шепот. Жаркий и злой. — Стой!
Рука хватает меня за пояс и приподнимает над землей.
— Я не могу его там бросить! — кричу я. — Вы не понимаете!
Пытаюсь освободиться от хватки Джареда. Рука у него крепкая и тяжелая, словно чугун. Поднимаю локоть — мне удается ударить его, сильно, по недавней ране. Он с руганью отпускает меня, и я снова бросаюсь бежать. Однако Джаред хватает меня за край сари и притягивает обратно. На этот раз мне не удается вырваться.
— Просто послушай меня! — рычит он. — Хочешь помочь этому пареньку? Если мадам сейчас тебя поймает, ему никакой пользы от тебя не будет. Вам никогда не убежать!
Я вырываю ткань у него из руки и возмущенно ощетиниваюсь, но вынуждена признать, что он прав.
— Ты знал? — спрашиваю я. — Ты знал, что она собиралась меня продать?
— Я не слежу за тем, как она ведет дела. Но знаю одно: если она сейчас тебя увидит, больше не отпустит. Мадам решила, что в тебе есть что-то, что принесет ей много денег.
— Меня не интересуют ее фантазии. Мне надо вывести его оттуда, — заявляю я. — Пусть только попробует мне помешать!
Во мне сейчас столько злости, что она гудит в крови. Я понимаю, что в моих словах нет логики, и знаю, что ярость не сделает меня сильнее и больше. Я вижу, что серьезно влипла и что утащила за собой Габриеля. Но мне остается лишь попробовать как-то изменить ситуацию.
Позади меня Сирень зовет Джареда: что-то не так, Мэдди кашляет кровью. Девушка в панике просит его вернуться и помочь ей, забыть обо мне. И она права. Джаред это понимает.
— Не делай глупостей, — говорит он мне.
Но по-моему, единственная глупость — это стоять тут с ними и не пытаться ничего исправить.
Джаред идет своей дорогой, я — своей.
Габриель в зеленой палатке. Он в полусне. Глаза у него ярко-голубые и совершенно дикие. При виде меня он пытается встать.
— Мне что-то вкололи, — мямлит он, глотая слоги. — Сказали: «Пора умирать».
Надо полагать, мадам так и задумала. Сделать Габриеля беспомощным, чтобы у него не было никакой возможности меня спасти. И продать товар тому, кто больше предложит.
Я стою на коленях у входа. За спиной воет ветер, словно его призвала сама мадам. Я уверена, она уже бежит к нам, а когда добежит, все будет кончено. Я не знаю, как именно — но все будет кончено.
— Нам пора, — говорю я и тянусь к Габриелю.
Он с трудом поднимается на ноги, произносит:
— Быстрее. У нас нет времени.
Ветер вопит.
Нет. Это не ветер.
Девицы. Вопят девицы мадам.
7
Я слышала, как кто-то ко мне подбегает. Это я запомнила. Я повернулась и увидела мадам с растрепанными седыми волосами. В свете множества фонарей ее пряди казались золотистыми. Одна рука у нее была вскинута вверх. «Нож», — подумала я. Она собирается воткнуть его мне в сердце. И все закончится.
Но блеснувшая в ладони вещь была слишком маленькой для ножа. Тонкой и серебристой. Я так и не смогла понять, что это, пока старуха не вонзила иглу мне в плечо.
Шприц. Эта мысль промелькнула в долю секунды, а потом темнота накрыла меня, словно морская волна.
И вот теперь ко мне возвращается сознание.
Стук сердца. Дыхание. Чьи-то неясные разговоры.
Что-то щекочет руку, и я ощущаю, как мое тело постепенно материализуется. Однако глаза я открыть не могу. Пока не могу.
— Все кончено, — произносит голос. Мрачный и низкий. Джаред. — Она умерла.
Они говорят обо мне? Может, я умерла? Может, в том шприце был яд, и теперь мой дух каким-то образом оказался заключен в мертвом теле? Почувствую ли я что-нибудь, когда буду гореть в мусоросжигателе?
— Покажи мне труп, — говорит мадам. — Может, платье пригодится.
— Я положил ее… его… в мусоросжигатель, мадам. Оно огорчало Сирень.
— Ха! — фыркает мадам. — Она сама виновата. — У старухи снова появился акцент. — Нечего было мешать мне утопить эту никчемную девчонку, когда она только родилась.
Значит, говорят не обо мне. Я по-прежнему ощущаю, как бьется мое сердце — и оно обрывается, когда до меня доходит, что именно случилось. Мадам и Джаред говорят про Мэдди. Мэдди умерла. И ее кремировали.
Однако тема разговора быстро меняется. Мадам гораздо больше волнует огнестрельная рана Джареда. Она беспокоится, как бы не началось воспаление, потому что у нее нет денег на лекарство.
— Где эта дурочка? — спрашивает мадам. — Она умеет лечить раны.
— Дайте ей время погоревать, — говорит Джаред.
— Чепуха…
Их голоса затихают. Я ощущаю, что проваливаюсь в забытье.
Когда я снова прихожу в себя — сжимаю пальцы в кулак. Во сне я держала нечто важное, но теперь не могу вспомнить, что же это было. Я лишь ощущаю пустоту из-за того, что у меня в руке ничего нет.
