— Его нашли, — продолжает он, водя кончиком пальца по своей ноге. На Линдене надета пижама. Там, в дверях подвала, на нем тоже была пижама. А Сесилия прибежала в ночной сорочке. Видимо, моя кровавая истерика с разбитым кувшином подняла всех с кроватей. — Он был размером с горошину. Я в жизни ничего подобного не видел.
— С его помощью твой отец отыскал меня даже на Манхэттене, — подтверждаю я.
Линден смотрит на меня. Его глаза — более яркая и добрая копия глаз его отца.
— Так вот куда ты стремилась, — говорит он и отводит взгляд. После долгой паузы спрашивает: — Зачем?
— Там мой дом, — отвечаю я.
Вернее, был мой дом. Теперь в этом обугленном здании для меня ничего не осталось.
Линден встает, отходит к окну и глядит на потоки дождя. Мне видно его отражение в стекле, и я знаю, он тоже наблюдает за моим отражением. Может, потому что смотреть прямо на меня ему невыносимо. Я его не виню. Он должен ненавидеть меня за предательство — и я вижу, как он борется с этим чувством, потому что ненависть никогда не была свойственна его натуре. Когда мы только поженились, я считала, что он самый бессердечный и отвратительный человек на свете, а он оказался таким же заключенным, каким была я. Меня Вон держал в плену с помощью стен, его — с помощью неведения.
— Линден…
Я открываю рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но в результате молчу. А когда пытаюсь сесть, он поворачивается и наблюдает, не помогая, не воркуя ободряющие слова. Прошли те дни, когда я могла считать его любовь чем-то само собой разумеющимся. Там, где цвела любовь, теперь пустота. Я ошиблась, полагая, что Линден меня бросил. Он не отдал бы меня отцу в качестве подопытного кролика. Но лишь потому, что он добрый и сострадательный человек, а не потому, что в нем сохранились какие-то чувства ко мне.
— Тебе надо больше лежать, — говорит он. — Ты еще не стопроцентно здорова.
Мне удается сесть, опираясь спиной на изголовье. В глазах двоится. Я фокусирую взгляд на экране телевизора, и мне становится немного лучше. Яркие движущиеся изображения снова начинают обретать смысл. Звук приглушен, но я вижу, что идет новостная передача. Диктор сообщает, что у берега повышается скорость ветра. Возможно, близится очередной ураган.
— Я не могу здесь оставаться. Мне надо вернуться домой.
— Мой отец за тобой не приедет, — заявляет Линден с легким раздражением. — Я ему не позволю, договорились? А тебе надо лежать.
— Ты не понимаешь. Меня хватятся. Меня сочтут погибшей.
— Ах да, — откликается Линден. — Тот слуга.
И я вижу, как его неуверенная вежливость моментально испаряется. Линден имеет полное право на недовольство, но и я тоже. Он не заслуживал того, чтобы его бросили, но я ведь никогда не выражала желания стать его женой.
— Ах да! — передразниваю я его. — Тот слуга. Среди прочих.
— И что ты собираешься делать? — Он плюхается в кресло рядом с кроватью. — Пойдешь пешком до самого Восточного побережья?
— Самодовольство тебе не идет, Линден, — говорю я. — Ты понятия не имеешь, что я могу сделать и чего не могу.
Он невесело смеется, рассматривая кафельный пол.
— Насчет этого ты права.
Он обижен. А еще не знает, что ему делать. Я смотрю, как беспокойно дергаются его руки на коленях. Как же ему, наверное, тяжело свыкнуться с этим новым взглядом на собственного отца. И новым взглядом на меня.
— Ты хоть знаешь, каково бывает терять тех, кого ты любила? — спрашивает он.
— Я потеряла всех, кого любила, — отвечаю я и, дождавшись, пока Линден на меня посмотрит, добавляю: — В тот день, когда встретила тебя.
Стоит мне произнести эти слова вслух, как я тут же об этом жалею. Линден нервно вздрагивает, отводит взгляд и больше вопросов не задает.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, Линден дремлет в кресле рядом с моей кроватью. У него на коленях лежит открытый блокнот, и мне видны очертания дома, который он начал рисовать. Из окон струятся музыкальные ноты, переплетающиеся с линиями дорожных схем и телефонными проводами.
Я не знаю, сколько времени он тут провел. И не понимаю, почему он остался.
У меня в голове страшный сквозняк, и на этот раз я даже не пытаюсь сесть. Вместо этого лежу на больничной кровати и смотрю на телевизор с выключенным звуком. Показывают младенцев. Титры объявляют: «Врач считает, что ему удалось воспроизвести симптомы вируса».
Это выводит меня из тумана полузабытья. Новость касается Вона. Диктор с веселым юным лицом и беспорядочно уложенными светлыми волосами даже не может себе вообразить, на какие жуткие крайности шел этот «врач». Как он умерщвлял жен, прислугу и младенцев… После того, как я очнулась в больнице, все эти ужасы на время отступили. Я была слишком потрясена, слишком занята необходимостью разобраться в том, что реально, а что нет. Но теперь кошмар вернулся.
— Сесилия! — восклицаю я.
Возглас заставляет Линдена нахмурить брови.
— Линден! Очнись!
Он судорожно вздыхает и тут же просыпается.
— Что такое? В чем дело?
Пытаюсь сесть, и на этот раз он мне помогает, подкладывая под спину подушки.
Я вываливаю ему все, что могу вспомнить, не отделяя настоящих фактов от того, что может оказаться моим бредом. Дейдре, постаревшая и хрупкая, жертва рискованных экспериментов Вона. Умершая Лидия. Роуз, ползающая по трубам. Сесилия, тайком пробирающаяся ко мне, и кошмарные видения ее криков. К тому моменту, когда я заканчиваю, на мониторе заметно, как у меня ускорился пульс. Линден требует, чтобы я дышала глубже. А потом смотрит так, словно я опять сошла с ума.
— Сесилия подтвердит! — не успокаиваюсь я. — Она при этом присутствовала. Наверное, она знает гораздо больше меня.
— Да, и ей следовало сказать мне об этом, — говорит Линден. — Она чуть было не опоздала. С ней я разберусь позже. А сейчас тебе надо успокоиться, пока снова не стало плохо.
Я мотаю головой.
— Нам нельзя медлить! — Я почти умоляю его. — Тебе надо срочно забрать Сесилию из этого дома. Ее нельзя оставлять одну с твоим отцом.
Линден отвечает медленно и размеренно. Старается меня успокоить.
— Я не стану оправдывать поступки моего отца. Он чуть не убил тебя. И не сказал мне о том, что ты вернулась. Наверное, потому, что знал: я ни за что не разрешил бы проводить испытания над кем бы то ни было против их воли.
Вот оно что! Сесилия солгала мне. Она не рассказала Линдену, что я оказалась в подвале. От Вона, разумеется, следовало ожидать подобного, но, похоже, я переоценила привязанность своей сестры по мужу. Это отнюдь не первый ее обман. И это доказывает, что она по-прежнему в лапах у Вона.
— Он зашел слишком далеко, — продолжает Линден. — Порой он не осознает, насколько опасными могут быть его процедуры. Если бы он сказал мне, я не разрешил бы…
