В этой пещере я никогда не рождалась. И не умру.
Все вещи тут очищены до самой сути.
Я ухожу в свою голову и становлюсь той другой собой, о которой никому не рассказываю.
Наблюдателем.
Она не может почувствовать голода в животе или затекших мышц от очень долгого пребывания в клетке. Она не Дэни. Она может пережить что угодно. Она ничего не чувствует. Видит именно то, на что смотрит, и видит таким, как есть. У нее не разбивалось сердце всякий раз, когда уходила мама, и ни одну плату за выживание она не считает слишком высокой.
Я не позволяю себе часто ее искать, потому что однажды я тут застряла, и то, что она тогда сделала…
Я живу в ужасе от того, что однажды больше не смогу снова стать Дэни.
Но она а-фигительно умная штучка! И крутая. Она видит все. Смотреть, как она, очень сложно. Я от этого чувствую себя ненормальной. Она считает меня неженкой. Но никогда не отказывает мне, когда я прихожу.
Я открываю глаза и изучаю замерзшую сцену. А она как приемник. Информация поступает и выходит наружу. Она ее обрабатывает. Ни Эго, ни Ид. Она видит только задачу, а все задачи можно решить, любой код можно взломать, из любой тюрьмы можно сбежать. И ни одну цену успеха она не считает слишком высокой. Есть конечный результат, есть средства его достижения, и все средства оправданны.
Факты при отсутствии эмоций выглядят совершенно иначе.
Народ колотил по бочкам. Вскидывал руки в воздух. Кто-то хлопал. Они пытались согреться. Я подбираю и отбрасываю детали. Пока не добираюсь до чистой сути.
Их тела изогнуты и развернуты в движении, которое предполагает осознанность, пусть расслабленную, но это точно не инстинктивная напряженность мышц, как бывает при панике. Все, кто замерз с открытым ртом, похоже, издавали протяжный звук «И». У них полузакрыты глаза и напряжены связки на шее.
Я этого не видела, но она видит.
Ответ прямо здесь, перед нами. Он все время был у нас перед носом. Она считает его очевидным, а меня глупой. Я считаю, что она шизик и социопат.
Я получила ответ, но не могу ему радоваться, потому что она ничего не чувствует. Я закрываю глаза и пытаюсь отстраниться, но она мне не позволяет. Она хочет остаться. Она считает, что приспособлена лучше меня. Я пытаюсь уйти из пещеры, но она прячет все двери. Я визуализирую в пещере яркие прожектора, как на крыше «КСБ». Она их выключает.
Я открываю глаза, потому что не могу выносить темноту.
Риодан пристально в меня вглядывается.
— Дэни, — говорит он, — ты в порядке?
Он использует самый настоящий, явный вопросительный знак, интонацию в конце предложения меняя совсем как нормальный человек, просто офигеть! И эта простая штука пробивает мой кокон. Я удивляюсь тому, какие мелочи могут ее стряхнуть. Она ослабляет хватку, и я выскальзываю на свободу. Кажется, мое чувство юмора принадлежит больше Дэни, чем ей, и это чуть ли не самая большая разница между нами, потому что, когда Риодан влезает мне в голову без приглашения, вторая Дэни исчезает. Я успеваю подумать, что снова о ней забуду. Наверное, она заставляет меня о ней забывать до тех пор, пока я снова не окажусь на грани выживания.
А потом забываются и эти мысли.
Я опять проигрываю в голове найденные сцены, ищу — и нахожу — ту единственную общую черту, которая так долго от меня ускользала. Она была прямо у меня под носом, я просто не могла избавиться от своей предвзятости. Я видела то, что ожидала увидеть, принимала ожидаемое за действительное.
— Пресвятые замерзшие частоты, Танцор, — тихо говорю я. — Оно же пьет звуковые коктейли.
— Что?
Никто из них не кричал. Все те ребята, которые казались мне вопящими от страха и ужаса, перед смертью пели.
Музыка, звучащая из-под земли, меняется. Хэви-метал доносится из Честерса, вибрации наращивают скорость и частоту. Я чувствую, как бледнею.
Если я права…
А я права.
Там, под нами, в Честерсе, тысячи людей, и пусть меня не особо радует их выбор и стиль жизни, человечеству сейчас необходимы все оставшиеся в живых.
— Нужно все это выключить! — говорю я. — Нам нужно немедленно все это выключить! Чуваки, мы должны закрыть Честерс!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
«Погода снаружи ужасная»
[51]
За окном моей спальни лениво кружатся крупные снежинки. В отличие от меня, им неведома спешка. Снег за стенами аббатства подчиняется простейшей директиве: падать без перерыва. Снегопад начался через два дня после того, как Шон ушел на работу, и не прекращается уже двадцать третий день.
И на сердце у меня скапливается тяжесть, как снег, укладывающийся в опасные сугробы. Несмотря на все наши усилия, зима с каждым днем захватывает все больше нашего мира. Наши «войска» отступили в окопы, которые мы вырыли в ледяных наносах, высотой уже достающих до пояса. Я не знаю, как передвигаться на этой новой земле. Я боюсь, что снежные гоблины, о которых мне рассказывала няня, прячутся в этих сугробах и поджидают одиноких путников, чтобы схватить их и уволочь в непроглядную злую метель.
Шон пятнадцать дней не мог добраться до аббатства, а я не могла выйти. Мы рискнули отправиться в пригород с топорами и пилами, чтобы добыть заледеневшие обломки упавших деревьев для топки каминов. У нас закончился весь бензин, генераторы остались молчаливым напоминанием о более благополучных временах. У нас осталось мало свечей, и нет материалов для изготовления новых. Если бы не батарейки, на поиск и сбор которых Дэни, как одержимая, тратила неделю за неделей, чтобы хватило на месяцы защиты от Теней, мы могли бы уже погибнуть. Мы не сумели бы защититься от бесформенных призраков, способных просочиться в нашу обитель, хотя с той ночи, когда Круус был пленен в подземном склепе, мы не видели ни одной Тени. Некоторые считают, что Король Невидимых забрал их с собой, уходя. Пустые надежды.
Ночью мы собираемся в общих комнатах, чтобы экономить запасы. Невозможно предсказать, когда закончится снегопад. Небо над головой всегда темно — либо от ночи, либо от тяжких снеговых туч. Если вскоре не убрать вес снега с крыши нашей часовни, мы потеряем не только крышу, но и внутренние опоры. Лед сокрушит наш алтарь, и сугробы покроют наши молитвенные скамьи. Ранним утром стропила стонали в унисон с моей печальной молитвой: Господь, даруй мне спокойствие, мудрость, силу, храбрость и стойкость.
Но не только снег грозит нашему аббатству. О нет.
И не холод.
В моем крыле аббатства плюс восемнадцать, притом что не горит ни один камин.
В моих комнатах около двадцати пяти — слишком жарко для тех, кто рожден и вырос на Изумрудном Острове. Я вытираю пот со лба, убираю прядки за уши. Расстегиваю блузку у ворота, чтобы промокнуть кожу.
