Он открывает пакеты, а я пришпиливаю фотографии к нужным местам на карте. Я считала, что моя идея о жизненной силе правильная, пока он не указал на два огромных пробела. Блин. Хорошо, что у меня есть «нерадостные» пакеты с уликами. Я начинаю хихикать, а потом снова вспоминаю, что Риодан мертв. Почему-то мне сложно осознать этот факт. Словно я была уверена, что он вечный или типа того. Понятия не имею, почему каждый раз, стоит мне о нем подумать, ощущения как от тычка в зубы. Ну да, я выпустила Каргу, но ведь это он не смог от нее уклониться. Я движусь медленнее, однако мне это удалось.
Спустя восемь часов я уже с трудом фокусирую взгляд. Глаза болят от постоянного изучения то карты, то мусора.
Я не спала уже три дня, постоянно подзаряжаясь сахаром из шоколадок и газировки, и теперь меня сводит с ума пелена кое-чего, которая висит надо мной. Вины. Вина — для неудачников. Вина — для тех, у кого имеется такая глупость, как сожаление. Я обдумываю идею о том, что сожаления накапливаются со временем, также неизбежно, как вещи в шкафу, к которым добавляются еще и мешки с барахлом на чердаке. Это от накопления багажа люди становятся старше? Если так, им нужно, блин, прибраться на своем дурацком чердаке, отправить вещи в комиссионные магазины и вспомнить, как в детстве ходили без ничего, голым пузом вперед, и всегда были готовы хорошо посмеяться. Как только я убью Алую Каргу, я отправлю свою вину прямиком в ад — пусть сгорит. Проблема в том, что до тех пор я с ней застряла, а от бурлящих гормонов она чувствуется еще поганее. Мне не нравится ответственность за всякую фигню. Она удерживает меня, как якоря, не пускает в мое счастливое море, где за каждой новой волной скрыты новые приключения.
В пластиковых пакетах — по кусочку всего на свете. Щепки дерева церковных скамеек, осколки витражей, волосы, частички костей, кожи, земли, пластика, еды, людей, Невидимых. Куски белого хрусталя и обрывки ковриков для йоги, части телефонов, украшений, зубы, фрагменты разной электроники, куски железных балок, стиральной доски, арматуры. Бумага и пластиковые обертки, часть ногтя и примерзшего к нему пальца, слуховой аппарат, половина водительских прав и так далее. Мы делаем опись каждого предмета каждой сцены и крепим к доске, вычеркивая все, чего не было во всех остальных местах.
— Тебе это все не кажется… не знаю, странным, а, Мега?
Я беру в руку обломок хрусталя и пару секунд его держу.
— Он холоднее, чем должен быть, словно до сих пор не оттаял. И не согревается, сколько его ни держишь.
— Нет, что-то еще. Я не могу точно определить.
Я жду. Я не ходила в школу, и меня немножко восхищает, сколько всего знает Танцор. Если он говорит, что есть что-то другое, оно точно есть.
Он размышляет вслух:
— Если оно охотится не за жизненной силой, то как оно выбирает места? Может быть, эта штука ищет не металл или пластик, которые в разных формах присутствовали в каждом из мест, может, ей нужен какой-то отдельный ингредиент в металле или пластике? Она может охотиться на исчезающе малые следы чего-то определенного.
Я сдвигаю стопку старых костей на край каменной плиты и вытягиваюсь рядом с ним. Закидываю руки за голову и начинаю мысленно восстанавливать в памяти сцены до взрыва, думая о том, что найти общее было легче, пока они не превратились в мусор.
— Некий теоретический витамин или минерал, который нужен ему для достижения какой-то цели?
— Или общий элемент в этих местах, который заставляет его думать, что желаемое может находиться в том месте.
— А?
— Может, он, как рыбак, отправляется во все места, где есть соленая вода, потому что ищет кита. Не факт, что мы обнаружим самого кита. Но наверняка везде найдем соленую воду. Если мы поймем, что его притягивает, мы будем уже на полпути к тому, чтобы его остановить.
— У нас имеется еще три места, откуда нет образцов. Два, которые замерзли в Фейри, как сказал Р’йан, и одно под Честерсом.
— Ты можешь попросить Риодана помочь нам добыть образцы? Насколько я слышал, этому чуваку практически все должны.
Все мои мысленные построения рассыпаются, когда Танцор произносит его имя, и внезапно я одновременно вижу две картинки: Риодан на четвертом ярусе, смеется, занимается сексом, живой настолько, насколько никто, кроме меня, быть не умеет, и Риодан, истекающий кровью на той аллее, его кишки свисают с края здания, он шутит, умирая… И ко мне вдруг приходит самая дурацкая мысль. Я же его почти не знала!
— Да, я это сделала, — бормочу я, поднимаясь, потому что если меня стошнит шоколадным батончиком, то пусть хоть не в лежачем положении.
— Что сделала? — спрашивает Танцор.
Я всегда дралась с ним и все время повторяла, что ненавижу его.
— Он этого заслуживал. Он был самым высокомерным и раздражающим гадом из всех, кого я знала!
— Чего заслуживал? Кто?
Похоже, теперь мне придется и Риодана называть ТЛ. Потому что у меня от его имени желудок сводит. Мне не нравится, что его больше нет.
— Это значит, что мой контракт недействителен, или один из его чуваков будет вместо него? — С такими ни в чем нельзя быть уверенной. Я больше никогда не хочу заходить в Честерс, я не хочу заходить в «КСБ», хотя уже, наверное, могу. Теперь это только «КС» — пропали главные ингредиенты, от которых оба этих места становились такими классными, такими невероятными, а сами по себе места ни фига не будут такими.
— Какой контракт?
Теперь, когда эти двое пропали навсегда, у меня появилось плохое предчувствие по поводу Дублина, по поводу всего мира. Словно я, погубив их, сместила орбиту планеты в другое, не такое безопасное положение.
— Мега. — Танцор стоит прямо передо мной. — Поговори со мной.
— Мы ни о чем не можем попросить Риодана, — говорю я ему.
— Почему нет?
Я тру глаза и вздыхаю.
— Я его убила.
Я просыпаюсь с затекшей шеей и пластиковым пакетом, приклеенным к щеке потекшей во сне слюной. Я поднимаю голову на пару дюймов и выглядываю из-под волос, надеясь, что Танцор на меня не смотрит, вижу, что он уставился на карту с нашей загадкой, и проглатываю вздох смущенного облегчения.
Я вытаскиваю пакет из-под щеки, вытираю с него слюну своей рубашкой и растираю следы на лице. Пальцами чувствую, что на коже отпечаталась «змейка» и часть кольца из пакета. Я даже не помню, как уснула. Просто в один прекрасный момент уронила голову на то, что исследовала, и отключилась. На пару часов? Больше?
— Который час?
— Который день, ты имеешь в виду?
— Чувак, скажи, что я спала не так долго!
— Тебе нужно было поспать. Никогда не видел, чтобы кто-то сидел на стуле, уронив голову на каменную плиту, и не двигался целых пятнадцать часов. Я думал перенести тебя куда-нибудь, где поудобнее. Ты заставила меня передумать. — Он оборачивается и улыбается мне. Губа у него разбита. — Двигаться ты определенно не хотела. Ты вырубила меня, даже будучи во сне.
