Все три девушки были изящно одеты по последней моде, особенно Ленора. Дениз, пожалуй, была наименее привлекательной, но отличалась безупречным стилем: голубое муаровое платье, отделанное шёлком цвета слоновой кости на рукавах и воротнике. Когда они подошли совсем близко, Люси подумала: возможно ли, что Ленору делает непривлекательной выражение лица? Она всегда выглядела раздосадованной, глядела с гримасой неодобрения, граничившего с плохо скрываемым презрением.
А вдруг они идут ко мне? Что я должна буду сказать? Люси отчаянно пыталась припомнить подходящие в таких случаях темы для разговора, но не могла. К счастью, Элси заговорила первой:
– Люси, я хочу представить вас Леноре. Конечно, вы уже знакомы с её братом Элдоном.
– Здравствуйте. – Люси протянула руку. – Я слышала, вы долго были в отъезде.
– Да, – кивнула Ленора. – Я была в Париже почти три года.
Глядя на воздушный, похожий на пирожное, туалет Леноры, Люси остро почувствовала, как глупо выглядит её серое чайное платье из фая.
– Я же всё время оставался стопроцентным янки, – сказал Элдон Дрексель. – Но я не часто видел вас в свете. Вам нет прощения, мисс Сноу. Мы хотели бы чаще видеть вас, дорогая, и не только в церкви.
Все три молодые женщины засмеялись, и этот смех заставил Люси внутренне сжаться. Она не могла понять, смеётся ли над ней Элдон или говорит искренне. В этом странном и сложном для неё мире нужно было много говорить, но часто за словами не скрывалась ничего, что было бы наполнено истинным смыслом. Этот мир благоволил непринуждённости и тонкому юмору, а её чаще всего заставлял запинаться и заикаться.
– А вы не хотели бы посетить Париж, мистер Дрексель?
– Кто-то же должен оставаться дома и работать, приумножать казну, фигурально выражаясь.
Фигурально выражаясь? Люси не могла понять, уместен ли такой оборот, учитывая, что Дрексели были владельцами банков. И казна была вполне настоящей. Люси заметила, что, когда жених Дениз сказал слово «казна», её левая бровь беспокойно взметнулась вверх, тесня просторы широкого лба. Семья Де Бек тоже владела банками, и Люси пыталась сообразить, не беспокоилась ли Дениз по поводу состояния «казны» Дрекселей? Это было помолвкой года – объединение двух старинных родов… и двух банков. Брак двух богатств!
Элси, судя по всему, почувствовала беспокойство Дениз и в мгновение ока сменила тему:
– Ленора, ваше платье столь изящно! Верхний слой кружева создаёт ощущение лёгкого тумана.
– Чарльз Уорт, – бросила Ленора, как будто носить платья за пятьсот долларов было столь же естественно, как мыть голову.
– О, я слышала о нём, – проговорила Люси.
И три молодые женщины обменялись лёгкими презрительными взглядами.
Люси тут же поняла, какую сказала глупость. Все слышали о Чарльзе Уорте – самом известном парижским модельере.
Внезапно ей показалось, что в комнате стало очень жарко. И у неё заболела нога. Вероятно, от стояния на одном месте. Она знала, что должна, как выражалась мама, проявлять себя в социальном плане, общаться. Но с кем? Люси прекрасно понимала, что была приглашена только из уважения к отцу. И не сомневалась, что других гостей вряд ли интересовала беседа с девушкой, чья родословная была слишком коротка, а наследство слишком скромно, не говоря уже о её безнадёжно устаревших платьях.
Элси, Ленора и Дениз пошли дальше, а Элдон немного задержался.
– Итак… – Люси хотела закончить разговор прежде, чем скажет очередную глупость, но не знала как. Должна ли она продолжить разговор на банковскую тему? Он, наверное, интересуется финансами. Может, так и спросить? Интересуетесь ли вы бухгалтерским учётом? О боже!..
– Итак? – Элдон Дрексель немного склонил голову и вопросительно смотрел на неё. Его глаза блестели, и это почему-то встревожило Люси.
– Наверное, нелегко быть банкиром. Я полагаю, это очень тяжёлая работа – целый день разбираться с цифрами.
Теперь он выглядел озадаченным. Но, не обратив на это внимания, она продолжила:
– Я представляю, как от них может болеть голова.
И тут молодой банкир рассмеялся. Ужасным, презрительным смехом.
– Ах! Теперь я понял. Какое же вы странное маленькое создание. Не думаете же вы, дорогая, будто мы сами всё делаем? Но у нас есть люди, которые делают это за нас. Знаете, такие мужчины в зелёных козырьках.
Люси тут же поняла свою ошибку. Конечно, у него были такие люди. У всех в этой комнате были такие люди, выполнявшие за них всю нежелательную работу. Какое счастье, что мать не слышит этого разговора. Она бы просто умерла от стыда.
– Мне нужно идти. Я условилась о встрече. – Её лицо заливала краска. Люси часто заморгала и несколько раз посмотрела через его плечо, как будто действительно увидела кого-то в противоположном конце комнаты.
– Я полагаю, будучи дочерью священника, вы усердно трудитесь на благо церкви, – проговорил он, снова слегка склонив голову, и взглянул в том направлении, куда мгновение назад смотрела она, что заставило её смутиться ещё сильнее. – Думаю, именно это и делает вас такой… – он скользнул взглядом по её платью, – …приятной.
Она заметила Дениз, сверлящую их взглядом. Не возникало никаких сомнений, что за выражение застыло на лице Дениз Де Бек. Та была в ярости.
– Да, усердно тружусь, – резко ответила Люси. – Извините.
* * *
Две минуты спустя Люси толкнула парадную дверь и оказалась на улице. Она знала, что следовало поблагодарить хозяев, но чувствовала жизненную необходимость уйти – и как можно быстрее. Девушка вдохнула полной грудью свежий воздух, а когда выдохнула, её охватило чувство вины. Что бы сказала мама? Почему она не может быть такой же, как остальные? Элдон Дрексель, конечно, вёл себя ужасно, но были же и другие юноши, хорошие, хотя, возможно, и довольно скучные. Но, наверное, после первых волнений любви любой брак становится скучным. Она резко остановилась, поражённая этой мыслью. А стремилась ли она вступить в брак? Возможна ли жизнь без замужества, и что это за жизнь? Она предполагала, что нет, скорее всего, из-за того, что именно этого неизбежного, казалось, будущего желали для неё родители, общество да и весь мир.
Она, конечно, не хотела идти домой в таком состоянии и отвечать на неизбежные вопросы матери о том, кто был на обеде, во что они были одеты, как выглядела и вела себя Ленора после её «парижской лакировки». Именно так мать называла эти три года: «лакировка Леноры». Это вызывало в воображении Люси странные ассоциации: от нанесения последнего слоя лака на картину до зашивания закрытых век у мертвеца и наложения румян на щёки, чтобы мёртвый мог выглядеть презентабельно, казаться здоровым, в то время как жизнь навсегда покинула его. Мать часто говорила о том, как такой-то или такой-то замечательно организует похороны прихожан, и всегда расхваливала услуги похоронного бюро Эдвардса и Бичема. «Они имеют дело только с высшим сословием». Выражение высшее сословие было одним из многих, которыми мама обозначала людей, стоящих на верхних ступеньках нью-йоркского общества, живых или мёртвых.
