– Бал в честь Праздника урожая обычно проходит в последнюю неделю августа. Я действительно очень нужен миссис Вандербильт, чтобы помочь с организацией. Знаете, в числе приглашённых – русский великий князь и маркиз де Фалез. О, Долли! Я надеялся, что именно ты принесёшь поднос. Сегодня мой последний день.
– Да, ваша светлость. Я знаю.
Дамы за столом обменялись многозначительными взглядами. В первый раз, прислуживая герцогу, Долли обратилась к нему «мистер Герцог». Миссис Ван Викс тогда отвела её в сторонку и объяснила, что «герцог» – это не фамилия, а титул, и что она должна обращаться к нему просто «сэр», что она и делала до этого последнего дня. Дамы предположили, что к Долли в руки, должно быть, попала книга пэров и она вычитала, что правильней всего обращаться к нему «ваша светлость». Дамы, сами не очень-то разбирающиеся в титулах английской аристократии, в отличие от ньюпортских леди, изучили эту форму обращения только к концу сезона и, разумеется, посчитали, что Долли было бы достаточно обращаться к нему «сэр».
– Мы будем скучать по вам, ваша светлость. Мы всегда делаем букетик тем, кто назавтра уезжает.
– Ах, фиалки! Как мило!
– И веточки розмарина – чтобы вы не забыли нас, жителей острова.
– Забуду? Никогда, Долли! Я аккуратно сложил и упаковал рецепт воздушной сдобы, который ты так любезно написала мне.
– Тогда насладитесь ими сегодня в последний раз. В Ньюпорте таких не подают.
Миссис Ван Викс смерила Долли суровым взглядом. Это был, пожалуй, самый долгий разговор между гостем и официанткой; в Ньюпорте гости и прислуга редко когда обменивались больше чем парой слов. Долли покраснела, быстро сделала реверанс и поспешила принимать заказы у оставшихся двух столов.
Вернувшись на кухню, Долли передала Лил, помощнице Эдны Вид, заказ:
– Грины, как обычно, хотят чай с ромашкой. Уайтхэдам одну порцию воздушной сдобы и корзиночку кексов с черникой. Но без масла, пожалуйста.
– Бедный мистер Уайтхэд. Она почти ничего не разрешает ему есть, а? Настоящая тиранка, – заметила Лил.
Внезапно по другую сторону двустворчатой двери раздался шум.
– Господи! Неужели Салли снова уронила поднос? – воскликнула Эдна Вид.
Маленькая женщина с обезумевшим взглядом, в съехавшем набок накрахмаленном чепце вбежала в кухню:
– Быстрее! Быстрее! Пошлите за доктором Холмсом!
– Ты уронила поднос? – завопила Эдна Вид.
– Нет, я не роняла подноса! – закричала в ответ Салли, и её обычно добрые серые глаза стали свирепыми. – Герцогу плохо. Он упал.
– Что? – выдохнула Долли.
– Закашлял и сполз со стула на пол. Видели бы вы его. Бледный как полотно, нет хуже. Как сама смерть.
Долли, помогавшая Эдне раскладывать по корзинкам следующую порцию сдобы, выронила противень. Он ещё гулко грохотал на полу, когда девушка выбежала из кухни.
– Отойдите! Отойдите! – кричал мистер Хаскелл, управляющий клуба Абенаки, становясь на колени рядом с герцогом, в муках корчащимся на полу. Глаза его закатились, а колени были прижаты к груди. Через мгновение раздался ужасный звук. Потрясённая Долли поняла, что это дыхание герцога, вырывающееся из его груди с шумом, напоминающим разрываемые бурей паруса. Ещё несколько мучительных всхлипов, и наступила тишина.
– Доктор! Доктор пришёл! – выкрикнул кто-то.
Но было уже поздно. Все понимали это, когда доктор Люциус Холмс встал на колени рядом со скрючившейся фигурой и поднял запястье герцога. Его лицо помрачнело. Он выпустил обмякшую руку Перси Вилгрю и разорвал его жилет и рубашку. Положив одну руку на другую, доктор опёрся о грудь герцога и надавил.
«Его грудь? – подумала Долли. – Грудь герцога? Грудь его светлости? Тело…» Теперь в мыслях Долли герцог стал просто телом. Она отвернулась, и на её глаза навернулись слёзы. Ветер с моря вметнул края цветастых скатертей, и дух герцога, подхваченный им, скользнул мимо неподвижных людей, устремляясь далеко за море – в родную Англию. Когда дух пролетал мимо неё, Долли, никогда не покидавшая этот остров, но мысленно путешествующая в такие дали, что никто бы не поверил, неожиданно для себя прошептала:
– Прощайте, Бог в помощь, ваша светлость.
* * *
– Я не была влюблена в него, Дикки, – сказала она своему кавалеру тем вечером. – Я никогда не полюблю никого, кроме тебя. Это трудно объяснить, но когда я прислуживала ему – подносила чай и сдобу… – Она изо всех сил пыталась подобрать правильные слова. – Как будто я своими глазами видела место, о котором только что слышала. Я имею в виду целый материк. Англию!
– Но, Долли, Англия – не совсем материк. Если ты посмотришь по карте – это в действительности просто большой остров.
Несколько минут Долли молчала.
– Наверное, ты прав, Дикки. – Она вздохнула.
Долли чувствовала запах наживки. Он ловил тунца на селёдку, и хотя – Долли наверняка знала – мылся после работы, селёдочный запах буквально впитывался в кожу. К сожалению, селёдка была любимой наживкой рыбаков в это время года. – Наверное, это действительно только остров, только большой, но чтобы попасть туда, нужно переплыть весь Атлантический океан, и мне кажется, что я была там. Понимаешь?
Дикки Уэдж на самом деле не понимал, но он очень любил Долли и пытался успокоить её, как умел:
– Ну, Долли, девочка моя, я рад, что ты можешь находиться здесь, на Маунт-Дезерте, рядом со мной, а в своей хорошенькой головке путешествовать к берегам Англии. И даже если Англия – только остров, ты права: это страна с королевой и принцами. И то, как он умер, – просто ужасно. Худшей смерти и придумать нельзя.
– Как это, Дикки?
– Ну, говорят, что его убил яд – крысиный или что-то вроде того.
31. Вспышка в ночи
Всё кончено. Им придётся вернуться в Нью-Йорк. Небольшое разногласие с Присси наверняка разрешится – это дело времени. Мечту Стивена стать епископом можно забыть. «На время», – так думала Марджори. Ей нравились эти слова. В их соединении слышался оттенок надежды. Миссис Сноу было необходимо надеяться, хоть немного. И она была уверена, что стоит только увезти Люси подальше от этого острова, та тут же забудет этого смехотворного мальчишку.
Было уже глубоко за полночь, но Марджори никак не могла заснуть. Не было ни ветерка, и ночь стояла необычайно тёплая. В комнату просочился комар, и его монотонное жужжание сдёрнуло её с кровати. Она накинула халат и вышла на крыльцо. Море, нетронутое ветром, казалось бескрайним тёмным зеркалом. Почти полная луна проложила серебристую дорожку до самого пляжа под утёсами.
Люси проводила так много времени, сидя на них и рисуя. Акварели дочери были действительно удивительными. Может быть, им стоит подумать о том, чтобы она взяла несколько уроков? Должно же быть место, где она может поучиться, но только бы там не было… чересчур много художников! Люси могла бы даже сама стать учительницей рисования в какой-нибудь богатой семье. Вдруг по причинам, которые она сама бы не смогла объяснить, Марджори почувствовала непреодолимое желание спуститься с крыльца, чтобы посмотреть виды, которые рисовала Люси, с более близкого расстояния, – за всё лето она так ни разу этого и не сделала.
