– Хорошо у вас тут, – сказала Елена Петровна.
– Я тут душой отдыхаю от мирской суеты. Пойдемте, Лена, я вас ухой угощу. Сегодня с утра наловил уклеек и окуней, – сказал Кудесник, взял Зотову под руку и повел не в ресторан, а в один из теремов.
Елена Петровна обреченно плелась рядом. Рыбу она уже год не ела после того, как у нее за обедом у судмедика Плешнера застряла рыбья кость в горле, и она чуть не умерла
[4]
.
* * *
Кудесник снял с нее плащ, ощупал глазами фигуру и пригласил Елену Петровну в столовую-гостиную. От его взгляда стало липко. Николай Всеволодович явно проявлял к ней неправильный интерес – он пялился на нее как на женщину! Форменное безобразие! Только этого счастья ей не хватало, подумала Елена Петровна, отметив тяжелые канделябры на столе и медную статую ангела с крыльями на комоде на случай непредвиденной обороны. Умом Елена Петровна понимала, что вряд ли криминальный авторитет кинется лишать ее чести. Он вроде не идиот, а она все-таки не совсем женщина, она – следователь по особо важным делам, майор юстиции следственного управления. Однако за свою жизнь, точнее, работу в правоохранительных органах она повидала такую массу неадекватных мужиков, что для нее встреча с нормальными представителями сильного пола – редкость.
Авторитет тем временем продолжал жечь Елену Петровну взглядом, особенно ту часть тела, которой Зотова гордилась, – грудь. Его нахальные глаза словно ныряли в декольте Елены Петровны и ощупывали ее под платьем.
Чтобы не дать авторитету в глаз, Зотова решила оглядеть интерьер.
* * *
Интерьер был оформлен в старорусском купеческом стиле. Судя по нагромождению добра, дорогим иконам, картинам, мебели, люстрам и хрусталю в сервантах, терем был личным гнездом Коли Лукина, и здесь он проводил большую часть своего времени.
Откуда-то несло канифолью. Запах был таким стойким, что Елене Петровне помимо воли в голову полезли ассоциации с паяльником и пытками безвинных жертв. Развеял ассоциации сам Кудесник.
– Крыло у ангела сломалось, припаял его, вот и воняет. Проветриваю полдня, а запах никак не уходит, извините, – заявил Кудесник. – Присаживайтесь, Лена, за стол и располагайтесь. Сейчас я распоряжусь, чтобы уху подавали, а пока закусывайте, не стесняйтесь. Может, водочки вам плеснуть или вискаря? Отчего-то мне кажется, что шампанское вы не уважаете. Угадал?
– Угадали. Меня от него пучит, – призналась Елена Петровна, в надежде, что подобными физиологическими откровениями приглушит странные фантазии Коли Лукина, которые, судя по нездоровому блеску глаз, серьезно будоражили его воображение.
– Меня тоже пучит со страшной силой. Терпеть не могу эти шипучки, – оживился Кудесник и посмотрел на Елену Петровну с еще большим вожделением. – Так водочки вам налить? Наливка тоже домашняя есть, на калине.
– Спасибо, я лучше компотику, – отказалась Елена Петровна и села за длинный дубовый стол, который был сервирован на две персоны.
Стол ломился от закусок: соленья, холодец, селедка под шубой, морковка с изюмом и сметаной. В графинах были разлиты компот из сухофруктов и морс. Похоже, Кудесник решил поразить ее барским гостеприимством. Есть, однако, не хотелось.
– Не знала, что сломанные крылья ангелам паяльниками чинят, – пошутила Елена Петровна, разглядывая внушительных размеров металлического ангелочка, которого заприметила, как вошла. Кудесник проследил за направлением ее взгляда.
– Мамин подарок, – сентиментально заявил он, пожирая ее глазами. Зотова покашляла и отвернулась. Не хватало ей еще для счастья поклонников – криминальных авторитетов. Похоже, она с макияжем переборщила. И с платьем, которое фактурно подчеркнуло все ее лишние кило. Коля Лукин раздражал ее все больше, но приходилось терпеть. Она сюда явилась не для того, чтобы ссориться с ним, и находилась на чужой территории. «Может, все-таки остудить пыл Кудесника ударом в глаз», – глотнув компота, подумала Елена Петровна. С какой стати эта сволочь криминальная себе позволяет такое безобразие?
– Вы какую музыку любите, Лена? – поинтересовался Лукин.
– Шопена, – доложила Зотова. Елена Петровна действительно любила Шопена, но еще надеялась, что у Кудесника в тереме не найдется диска классической музыки. А то ведь, не дай бог, танцевать пригласит, тогда она его ласково придушит в вальсе и не станет на свете этой мрази. Правда, ее тоже не станет, такой хорошей и прекрасной, потому что за дверью наверняка караулят хозяина его макаки, и если с авторитетом что-то случится, ей не дадут выйти из терема живой.
Николай Всеволодович пощелкал пультом музыкальной системы, нашел-таки, гад поганый, Шопена, включил музыку, а потом заорал на весь терем:
– Нинка, уху подавай!
Зотова от неожиданности смахнула со стола тарелку. Тарелка не разбилась, покатилась по полу к ногам Кудесника. К несчастью, подумала Елена Петровна.
– Нинка, тарелку захвати! – проорал авторитет, и Елена Петровна чуть не смахнула со стола стакан.
– Нинка глухая, как пробка, – сообщил Кудесник, поднял тарелку с пола, вытер ее рукавом и поставил на край стола. А потом уселся рядом с Еленой Петровной, разглядывая ее все интимней.
– Какой шрам у вас… занятный, – выдохнул Лукин ей в лицо.
– Бандитская пуля, – пошутила Елена Петровна, покашляла в кулачок, хотела отодвинуть стул подальше от Кудесника, но, схватив его руками, поняла, что стул не двигается.
– Нинка, уху неси! – снова проорал Кудесник, на этот раз в его голосе прозвучало раздражение.
Зотова вообразила старую каргу со слуховым аппаратом на ухе, но в гостиную примчалась миловидная полная девушка с косой, в белом фартуке и идиотском кокошнике. Кудесник явно переигрывал в желании походить во всем на русского барина.
Нинка поставила в центр стола супницу и блюдо с пирожками. От пирожков шел пар и аромат.
– Разливать? – тупо спросила она у Кудесника.
– Вон иди, я сам за дамой поухаживаю, – вздохнул трагично криминальный авторитет и взял из супницы половник. Нинка убежала, шибанув дверью со всей дури. – Держу из жалости. Дочка моего конюха, – сообщил Кудесник и разлил уху по тарелкам. Уха была прозрачной, как слеза младенца. Костей в тарелке не наблюдалось, и Елена Петровна сунула ложку в рот.
– У вас лошади? – поинтересовалась она, чувствуя себя слегка идиоткой. Она в тереме, ест уху из окуней и уклеек, обслуживает ее глуховатая деревенская Нинка в кокошнике с косой, и беседует она на светские темы про лошадей с криминальным авторитетом под музыку Шопена.
– Есть грешок, конюшню завел. А конюха копытом кобылица убила. Пьяный был, лошади это дело не понравилось, и она ему по лбу копытом – дыдых! – Кудесник звезданул по столу со всей дури, бокалы и посуда зазвенели. – Конюх и скопытился, – скаламбурил Николай Всеволодович. – Хороший мужик был!
