— Сты-ы-ыд… Кто бы говорил, солнышко! Ну-ка, прикинь, сколько дней — или недель? — ты бесстыдно врешь мне в глаза?
— Что?
— Фло меня чуть в гроб не вогнала известием о ваших совместных занятиях в "Самом Совершенстве"!
Понятия не имею, как выкарабкиваются из такой ситуации роковухи. Я лично, если припрут к стенке, начинаю хорохориться и лезть на рожон.
— А при чем тут "Само Совершенство"? Захотела и вступила!
— Вступила-то не в теннисный клуб, Элли! Если не ошибаюсь, организация Наяды Шельмус особого толка. Рассчитанная, так сказать, на двоих. — Он небрежно затянул пояс халата на своем бесподобном торсе. — На двоих! А я, представь себе, категорически возражаю против участия в шоу дрессированных тюленей.
— Никто и не собирался…
— Неужели? Вспомни-ка о дурацком рогатом шлеме. Цирк, да и только!
— Это ты сейчас так считаешь! А тогда…
— А тогда промолчал, потому что привык к твоим безумным выходкам.
— Благодарю за комплимент!
— На здоровье. Как ты не поймешь, Элли… — Ярость в его взгляде сменилась сожалением. — Я приветствую любые сюрпризы, но не желаю называться параграфом первым десятой главы сексуальной инструкции. Да и тебе вряд ли понравится, если муж в постели начнет повторять про себя правило номер три: "Накрыв ладонью правую грудь…"
— Довольно! Думаете, я не понимаю, ради чего затеян этот скандал, Бентли Т. Хаскелл? Чтобы заткнуть мне рот! За идиотку меня держите? Учтите, ни здесь, ни в Мерлин-корте ваше обнаженное великолепие красоваться не будет!
— Элли…
— Черта с два я сниму портрет Абигайль со стены над камином!
— Уймешься ты, наконец?! — В два прыжка он проскочил комнату и замер, испепеляя меня изумрудным гневом. — Я приехал сюда не позировать, а попросить Фло написать твой портрет с детьми! Случайно перевернул на себя банку с краской, пришлось раздеться и ждать, пока Фло вычистит и высушит костюм!
— Хватит! Молчи! Ты святой, а я… я…
— Элли!
Голос Бена догнал меня уже у машины. Сколько нюансов в одном-единственном слове…
Элли!
Прощание? Или все-таки оклик?
* * *
Похоронное бюро Фишера утопало в полумраке и удушающем аромате гардений, — думаю, владелец ради пущего эффекта ухлопал целый баллон цветочного освежителя воздуха. Но не будем придираться. Обстановка на высоте, в меру скорбная и предельно торжественная. Вот и сосредоточься на обстановке, Элли. Гроб с телом — зрелище малоинтересное.
Никакие уговоры не помогли. Шедевр Уолтера Фишера так и притягивал к себе мой предательский взор. Мисс Шип, надо отдать должное гробовых дел мастеру, была хороша, как никогда в жизни. Очки были при ней, — правда, с закрытыми глазами они выглядели странновато. Кто-то из скорбящих отошел от гроба, и я зажмурилась от неожиданной бриллиантовой вспышки. Какой трогательный жест… Мистер Шельмус пожелал похоронить возлюбленную с обручальным кольцом.
Я обвела глазами небольшое полутемное помещение. Жених усопшей с женой… Мистер Глэдстон, доктор Мелроуз…
Миссис Мэллой не видно. Глупо было и надеяться встретить ее на похоронах мисс Шип.
Ох! От духоты и нестерпимого запаха гардений закружилась голова. Снова зажмурившись, я пропустила момент появления мистера Фишера.
— Леди и джентльмены! Прошу минуточку внимания! — Восковая ладонь любовно прошлась по кипенно-белому атласу в изголовье гроба. — Полагаю, все согласны, что мисс Шип сегодня очаровательна! Убедительная просьба при прощании не прикладываться губами ко лбу, дабы не повредить макияж и прическу. К тем, кто не может воздержаться от сигарет, хочу обратиться особо — не стряхивайте пепел в футляр. Кремация производится в другом помещении!
Да у этой гусеницы, похоже, чувство юмора прорезалось! Вот что значит — родные стены!
Как только отзвучало последнее предупреждение гробовщика, слово взяла преподобная Эвдора.
— Святой Отец, мы молим о Царствии Твоем для усопшей сестры нашей Глэдис Шип. Не оставь милостью своею и тех, кто в этот скорбный час пришел сюда проводить Глэдис в последний путь. Позволь нам признаться Тебе в грехах своих…
— Я хочу! Пожалуйста! Мне нужно признаться в грехе! (О нет! Что ты творишь, Элли? Умолкни!)
— Не сейчас, — мягко возразила Эвдора. — Вы можете прийти в церковь…
— Нет! Ни секунды больше не выдержу! Я сама не своя с тех пор, как узнала о совершенном злодейском убийстве!
Под изумленные ахи, охи и чей-то шепоток "Вот ее бы как раз неплохо было убить!" я вылетела из похоронного бюро.
Остался позади дом мистера Уолтера Фишера и даже Читтертон-Феллс, но тошнотворный запах гардений будто намертво прилип ко мне, преследуя в салоне машины и даже в церкви Святого Ансельма.
Честное слово, я всей душой рвалась домой. Но раз уж фургончик сам свернул к Божьему храму… что ж. Так тому и быть. Воспользуюсь случаем привести в порядок мысли и разобраться наконец, что же заставило меня выдать убийственное заявление об убийстве.
Как ни странно, дверь в церковь оказалась открыта, и где-то под самым куполом одинокий светильник рассеивал мрак. Двинувшись по боковому проходу к алтарю, я вдруг услышала за спиной подозрительный шаркающий звук. Остановилась и прислушалась, затаив дыхание. Нет, почудилось. Это церковь, Элли! Не идиот же убийца, чтобы поднять на тебя руку в святых стенах…
Кто из нас больший идиот, я перестала гадать уже в следующий миг. Шарканье раздалось совсем рядом, и при всем желании принять этот звук за эхо собственных шагов я не могла.
Счастье, что глаза привыкли к темноте. Дважды счастье, что обещанная Эвдорой исповедальня оказалась под боком. Нырнув в одну из кабинок, я затаилась и совсем перестала дышать…
За тонкой перегородкой раздался шелест… скрип деревянной скамеечки… сдавленное рыдание… Уставившись на черный прямоугольник в стенке, я не сразу сообразила, что это шторка на окошке для священника.
Любопытство когда-нибудь тебя сгубит, Элли Хаскелл! Ну хоть одним-то глазком можно взглянуть, кто это там решил исповедаться в неурочное время?
В узкой щелочке между шторками мне явилось лицо Глэдис Шип…
Глава одиннадцатая
— Ну пожалуйста, не плачьте, мисс Шип! — Бесполезно. Все равно что умолять летучую мышь не хлопать крыльями.
Устроившись на ближайшей к исповедальне скамье, мы гигантскими порциями глотали затхлый запах столетий.
— Мисс Шип?..
— Д-да? — Из-под мокрого платочка на меня глянули глаза-шампиньоны.
— А вы… на самом деле — вы?
— Кто ж еще?
— Но ведь вы умерли!
