– Еще светло было, когда я их заприметила. Один раз проехали, другой, а потом машину оставили за последним домом и, крадучись, зашли сюда. Мне из окошка-то не стало видно, так я в огород переметнулась и гляжу во все глаза. Солнышко уже село. Они посовещались, погалдели и начали копать. Потом совсем стемнело, луна скрылась, и все. Я было хотела их шугануть, да забоялась. Дай, думаю, до Трофимыча добегу, а там сообща и решим, что с ними делать. Только у плетня пошевелилась, а они услышали. Один другому говорит: «Кто-то здесь есть». А тот ему отвечает: «Иди посмотри, а если что, то лопаткой по тыкве – и концы в яму». Тут я совсем перепугалась. Замерла на месте. Стою ни жива ни мертва. Думаю, эти точно порешат, не сморгнут, верно, они и погубили Маньку. Ну пошарили они фонариком, слава богу, меня не заметили, взялись и копать уборную. Ну, думаю, совсем чокнутые люди, а сдвинуться все одно боюсь. Сколько прошло – не знаю, наверное, около часа, а может, и побольше. Выкопали они яму и стали друг друга матом крыть, а тут аккурат и Константин забрел. Они всполошились и в цветы залегли. Константин-то нагнулся, хотел яму посмотреть, ну, тут они его и жахнули. Думаю, убили, наверное, а выйти не могу, ноги не слушаются. Подождала, когда они тебя закопают да уедут, а потом уже за подмогой побежала. Слава богу, успела.
– Спасибо тебе, тетя Люба. А на какой машине они приезжали?
– Так на обыкновенной, на белой.
– На белой – это хорошо, а какая марка?
– Я в этом не разбираюсь, машина – она и есть машина. Ну вот такая же, как у тебя, только белая, а стекла на ней черные.
– Понятно, а они друг друга по именам называли?
– Не припомню, далековато мне до них было, плохо слышно.
– Ну что ж, и на том спасибо.
– Спасибом тут не отделаешься, – справедливо заметил Трофимыч.
– Господи, ну конечно, – суетливо спохватился я. – Но где в такое позднее время можно взять? Половина второго.
– Было бы на что, – ухмыльнулся Федорыч, – а где – это мы сами скумекаем.
– А где будем пить за мое воскрешение? – передавая деньги, осведомился я.
– А вот к Любе, к твоей спасительнице, и пойдем, – порешил мэр. – Не выгонишь?
– А чего мне? Наоборот, хорошо. Люди в избе. А то я страху-то сегодня натерпелась! Не приведи господь.
Празднование воскрешения из мертвых затянулось до утра. Только с рассветом пьяные и сытые старики расползлись по домам, а я с позволения бабы Любы на пару часов прикорнул на ее кухонной койке.
С перебинтованной гудящей головой, как во сне, в десять утра я уселся за руль.
Ну что, Константин Иванович, надеюсь, урок пойдет впрок и последний инцидент заставит вас поумнеть. Можно сказать, с того света вас вытащили.
Безусловно, господин Гончаров, теперь я буду осторожнее. Однако ответьте мне, что означало это нападение?
Оно означало простую истину: если ты и впредь будешь совать свой нос туда, куда тебя не просят, ты его попросту лишишься. А еще это означает то, что бандиты не отказались от надежды завладеть церковным добром. Но тебя это больше не должно волновать, разумеется, если ты собираешься еще немного пожить.
* * *
…К моему появлению Милка отнеслась своеобразно, с присущей ей характерностью.
– Доигрался? – с трудом скрывая торжество, ехидно спросила она.
– Замолчи, женщина, – слабо отмахнулся я. – Не до тебя.
– Погоди, скоро тебе напрочь голову скрутят, идиот!
– Стерва, – подумав, парировал я. – Ты, наверное, этого ждешь не дождешься.
– Очень ты мне нужен! – хмыкнула она, вытаскивая флакончики перекиси и спирта. – Садись, не дергайся, я как следует обработаю и поменяю повязку. Кто тебе накрутил эту тряпку? – обливая голову перекисью, брезгливо спросила она.
– Баба Люба, – вступаясь за свою спасительницу, обиженно ответил я. – Если бы не она – лежать бы мне в сырой земле.
– И чем это тебя звезданули?
– Не знаю, но, по логике вещей, ударили лопатой.
– Господи, да где ж тебя носило? На кладбище, что ли?
– Ты недалека от истины, – послушно подставляя голову, ответил я. – Меня ударили, а потом закопали в старом сортире, где холодно и страшно.
– Еще лучше! – с хрустом отдирая марлю, воскликнула Милка. – Мамочки, да ты знаешь, что тут у тебя творится?
– У меня глаз на затылке нет.
– У тебя их вообще нет. Собирайся и мотай в больницу.
– Сама туда иди. Умная какая. Как разбинтовала, так и забинтовывай, и больше от тебя ничего не требуется.
– Пожалуйста, – фыркнула она. – И так кретин, так еще столбняк схватишь.
– Много болтаем, – строго заметил я. – Обрабатывай рану, и точка.
– Как хочешь, но учти – сначала я должна выщипать тебе волосы вокруг раны.
– Щипли, – самоотверженно согласился я, и началась пытка.
– Не ной, козел. Не мама велела, сама захотела, – периодически подбадривала она, на что я не менее любезно отвечал:
– Инквизиторша! И даже инквизиционный трибунал содрогнулся бы от твоих зверских деяний. Палачиха.
– Еще одно слово – и тебе станет еще больнее, – пообещала она.
На такой вот ноте мы закончили разговор и перевязку, после чего я удалился отдыхать и проспал весь день и ночь до следующего утра, благо никто меня не беспокоил. Блаженный сон временами чередовался с могильным ужасом и кошмарными подробностями, недавно пережитыми мною. Тетя Люба, моя избавительница, почему-то являлась ко мне с косой и старательно сталкивала меня в яму, и ей помогал сельский мэр, господин Трофимыч.
Утро следующего дня опять началось с сеанса пыток. Милка вновь решила менять мне повязку, и делала она это с удовольствием, с великим изуверским наслаждением. Даже не удосужившись как следует обработать перекисью, она кровожадно рвала бинт, и от этого мне было больно и тоскливо.
– А понежнее нельзя? – сквозь слезы проскулил я.
– Пусть понежнее с тобой твои шлюхи обходятся, – категорично ответила она и рванула конец бинта вместе с остатками мозга. – Нежный какой!
– Да, я натура утонченная и грубость не приемлю, – застонав от боли, заметил я. – А вы грубая и безжалостная женщина, вся в папашу-солдафона.
– Такая уж у нас порода, – вкрадчиво ответила она, промывая рану чистым спиртом. – Терпи, Котик, терпи, козел.
Резко и неожиданно в дверь позвонили. Бросив на полпути свою работу, Милка помчалась открывать, а я тем временем поспешно принял внутрь ее спиртовой запас.
– Костя, это тебя, – входя, доложила супруга и, заметив порожний флакончик, безнадежно махнула рукой. – Будешь говорить или как?
– Или как. Кто там, кому я понадобился, черт бы его побрал?
