— И такой большой генерал ездил на такой маленькой лошади?
Бабушка засмеялась:
— Он не ездил на ней. Это дикая лошадь. Пржевальский был великий путешественник и исследователь. И он открыл в степях и пустынях Центральной Азии неизвестный вид лошадей. Вот такую лошадь и назвали: лошадь Пржевальского, по его имени. Понял?
— А если бы он открыл новую дикую змею? Ее бы назвали змея Пржевальская? По его имени?
— Новую маленькую змейку я назвала бы твоим именем, — сказала мама.
Чаепитие у бабушки было торжественное, из-за настоящего самовара, который внес какой-то рыжий веселый парень.
— Обормот, — небрежно сказала бабушка, когда он вышел.
— Что-то не похоже, — вежливо сказала мама. — Зачем же ты его держишь?
— Он чай хорошо заваривает.
— Но почему — обормот?
— Он у меня раньше охранником был. И проспал поджог. Хотела я его выгнать, но пожалела, конюхом оставила. Лошади его хорошо слушаются.
— Баб, — вдруг спросил Алешка, — а ты конюхом была?
— Была, в молодости.
— И конские яблоки пробовала?
— Фу! — возмутилась почему-то мама. А бабушка рассмеялась:
— С чего ты взял?
— А мне этот рыжий так сказал. Говорит, какой ты конюх, если конских яблок не пробовал. Где они у тебя растут?
— Везде! — фыркнула бабушка. — Где лошадь покакает, там и растут.
— Ну и ну, — возмутилась мама. — Действительно — обормот.
И шутник к тому же.
Бабушка разлила действительно очень вкусный чай с конфетами и включила видачок.
— Мне, чтобы хорошо вечером отдохнуть, — объяснила она, — нужно посмотреть какой-нибудь старый добрый веселый фильм.
И мы пили чай с конфетами и смотрели «Кавказскую пленницу». В сотый раз. И так же весело, как счастливые жеребята, ржали над приключениями Шурика. А когда он заплакал и сказал, что ему птичку жалко, Алешка его поддержал.
— Я тоже птичек жалею, — сказал он, незаметно перекладывая конфету за конфетой из вазочки в карман — для Принцессы Галльской. — Мне их тоже жалко.
— Что вдруг? — спросила бабушка, опоражнивая его карман.
— А они червяков едят. Думаешь, вкусно? Сама попробуй!
— Алексей! — мама так строго крикнула, что ее чашка едва не опрокинулась на скатерть. — Ты за столом, а не в конюшне!
— Он в конюшне за столом, — засмеялась бабушка. — Мне твои дети, доча, все больше нравятся.
— Больше лошадей? — спросил Алешка.
— Еще чего!
— Понятно. За лошадей ты всякие ордена получаешь, а за нас ни фига. — Тут он вдруг замолчал и уставился в окошко, за которым уже синели сумерки. — Ничего, баба Астя, еще не вечер.
— Как раз уже вечер.
— Это еще не тот вечер, — загадочно проговорил Алешка. — Тот вечер будет волшебный. Ты и от нас что-нибудь получишь.
— Ты мне, внучек, угрожаешь?
— Совсем наоборот. Я тебя радую.
— Ну, тогда пошли от большой радости проведаем лошадей. Я всегда их перед сном навещаю.
— Сначала мои фотки посмотрим, — сказала мама.
Мы к ней пристроились и стали смотреть фотографии на маленьком экранчике. Там было много всего: люди, лошади, машины, кузнечик…
— А это что за рожа? — вдруг спросил «кузнечик».
— Алексей, — строго одернула его мама, — так про взрослых не говорят. Неприятный тип, согласна, но все-таки у него лицо, а не рожа.
Алешка еще раз вгляделся и упрямо повторил:
— Все-таки не лицо, а рожа.
— Это Альберт Делягин, — сказала бабушка. — Мой враг. — Это она выдала так же спокойно, как: «Это моя авторучка». А Лешка навострил ушки и «вскинул хвост». — Хочет сожрать мой завод, своего ему мало.
— У него волосы на ушах растут, — сказал он, приглядевшись.
— Не замечала, — сказала бабушка. — Впрочем, шакал он и есть шакал. Пошли лучше к лошадям.
Алешка почему-то еще раз глянул на рожу Делягина. Бабушкин враг. А мы тогда еще не знали, что теперь он и наш враг. Да еще какой, с волосатыми ушами.
Бабушка засветила керосиновый фонарь, и мы пошли по конюшне. Тут уже везде горели свечи и керосиновые лампы.
— Плохо с электричеством? — спросила мама.
— Нормально. Просто у меня такой порядок. Спокойный свет и тепло. Лошади при таком свете хорошо спят. И видят приятные сны. Им снится поле с ромашками, налитой овес, росистая трава.
— А лопата у тебя есть? — вдруг спросил Алешка.
— Есть, конечно, — бабушка не удивилась.
— А две?
— А зачем тебе две?
— Вторую для Димки.
— Мне не нужна никакая лопата, — испугался я.
— Нужна, нужна, — заверил меня Алешка. — Только ты сам еще об этом не знаешь.
Мы шли вдоль денников, в тишине и покое. Некоторые лошади спали лежа, некоторые стоя, а некоторые не спали вовсе, и в их больших глазах поблескивали язычки бабушкиного фонаря.
— Вон там лопаты, — сказала бабушка, — в углу. Потеряешь — уши оторву.
— Ладно, отрывай, — сказал Алешка, выбирая лопаты, — у меня их много.
— Это точно, — сказала мама. — Мне иногда кажется, что он подслушивает даже попой.
Мы вернулись в офис, еще попили чая из самовара, мама решила еще посидеть с бабушкой, а за нами зашел рыжий Обормот, чтобы отвезти на машине в город, на наши раскладушки. По дороге он все время извинялся за конские яблоки и нахваливал нашу бабушку — наверное, чтобы мы ей об этом рассказали. А затем сказал:
— Но, откровенно говоря, у Анастасии Павловны и недостаток есть. Уж очень она добрая, мягкохарактерная. И нас, и лошадей надо в строгости держать. Иначе мы разбалуемся.
— И внуков тоже? — спросил Алешка.
— Да не, вы ребята правильные.
Это он нам так польстил. «Подлизывается зачем-то», — прочел я и в Алешкиных глазах.
Когда мама ушла спать в свою комнату, я серьезно спросил Алешку:
— И зачем нам лопаты?
— Ты что, не знаешь? — Алешка уставился на меня, как умная лошадь на глупого дурака. И свредничал: — Лопатами, Дим, нормальные люди в зубах ковыряют. За столом.
— В чьих зубах? — свредничал и я с угрозой.
— Завтра узнаешь, — тоже пригрозил Алешка, улегся, отвернулся к стенке и, сказав: «Мне надо подумать», — засопел в обе дырочки.
Глава VI. КЛАДОИСКАТЕЛИ
Следующим утром я проснулся с хорошей мыслью: а вдруг Алешка за ночь передумал что-то там копать или придумал что-нибудь другое — полегче и поинтереснее. И поначалу вроде так оно и было. Мама столкнулась с лопатами в прихожей, они грохнулись на пол.
