— Ну и что?
— Давай еще поедим.
Мы еще поели кофе с молоком и с двумя булочками с мясом. Так хорошо поели, что денег на масло у нас не хватило.
— Фигня, — сказал Алешка, когда мы уселись отдохнуть рядом с Губернатором. — Мы ведь пакет с припасами в роще оставили. Там этого масла — целая бутылка. Почти. Пошли, Дим. Заодно посмотрим, как там копается Червяков после обеда.
Мы пошли к Гремячей башне. Но обошли ее стороной, по краю рощи. Пакет был на месте, только в нем уже хозяйничали муравьи. И масло было на месте. И Червяков тоже. Но копал он плохо. Очень вяло. Копнет — подумает. Копнет — лоб себе потрет. Копнет — покурит.
— Дим, — шепнул мне Алешка. — Они так до зимы ковыряться будут. Надо их ускорить.
— А как?
— Соврем чего-нибудь. Или напугаем.
Мне немножко смешно стало. Два пацана как из-за угла выскочат, как заорут! И два взрослых парня испугаются и побегут копать яму. Поэтому я сказал с усмешкой:
— Давай им череп дяди Мифы подбросим.
— Ты что? Тебе его не жалко?
— Да я, Лех, не про его собственный череп, — мне даже как-то неловко стало, — я про тот череп, который у него в коллекции. Ивана-царевича, что ли?
— Это, Дим, потом. Я про этот череп уже придумал. И про бабушкину челюсть. Нам же не надо, чтобы они испугались и убежали. Нам надо, чтобы они поскорее копали. — Тут он задумался, но думал недолго, хлопнул себя в лоб ладошкой: — Придумал! Дим, ты позвонишь в милицию и скажешь, что под Гремячую башню заложили теракт. Здорово?
Вместо ответа я сунул ему под нос фигу. Алешка сразу согласился:
— Да, попадет тебе. Да и маме — тоже. Но это, Дим, ерунда. Главное, что толку никакого. Понаедут там… милиция, скорая, МЧС… Оградят там все пестрой лентой, и плакала горячими слезами наша спящая царевна… — Он опять подумал и опять звонко шлепнул себя в лоб. — Класс! Круто! Супер! Мы этого достойны! Не пытайтесь повторить!
— Я не буду, — на всякий случай сразу отказался я. Знаю я его «супер-пупер». И «не пытайтесь повторить».
— А тебя и не просят. Пошли, страху нагоним. Знаешь, как они забегают.
Я не стал говорить, что им не бегать надо, а копать. Все равно: когда у него идея или мысль, он никого, кроме себя, не слышит.
* * *
— Опять вы здесь? — «обрадовался» нам Червяков. — Я вам что сказал? — Он с удовольствием отставил лопату.
— А чего вы тут копаете? — Алешка ответил вопросом на вопрос. — А вы тут дядьку не видели?
— Какого еще дядьку? — насторожился Червяков.
— Ну этого… географа. С такой трехногой трубой. И с красавицей с мороженым.
— Что ты гонишь, пацан? Какой географ с трехногой красавицей?
— Не географ, — сказал я и уточнил: — Геодезист.
— Геодезист, — закивал Алешка. — Он тут местность снимает.
— Зачем?
— А вы не знаете? Эх вы! А мы зато знаем. Он сказал, что старую башню будут рес… забыл… Дим, ты не помнишь?
— Реставрировать, — вовремя врубился я. — Он сказал, что она здорово просела, и ее будут вытаскивать из земли.
— Ага, — подхватил Алешка. — Он ее всю облазил. И вниз поднимался, и вверх спускался… То есть наоборот. И сказал, что еще одна тетка придет, но не та, которая с мороженым, а совсем другая, тоже красивая, но с фотоаппаратом…
Червяков схватился за голову:
— Ну что ты трындишь? Какой фотоаппарат с мороженым?
— Ну эта тетка будет башню со всех сторон снимать. Чтобы географ знал, какой надо котлован рыть.
Ну, кажется, все. Теперь осталось только масло забрать.
Мы вежливо попрощались и пошли прогуляться в рощу. Когда я оглянулся, Червяков схватился за мобильник, а потом заработал лопатой, как экскаватор ковшом. Только брызги летели.
С маслом ничего не случилось, оно даже не протухло. Когда мы пришли, мама чего-то делала в ванной, и Алешка потихоньку поставил бутылку с маслом на место, в шкафчик над столом.
— Нагулялись? — спросила мама. — А я решила вам блинчики испечь. Масло принесли?
Мы сделали вид, что сильно растерялись, и еще сильнее смутились.
— Забыли? — ахнула мама. — Марш обратно! И чтобы без масла я вас не видела! Обормоты!
— Ма, — сказал Алешка, — ты не расстраивайся. Вот скоро папа приедет…
— Вот он приедет, и я ему все про вас расскажу!
— И мы тоже все про тебя расскажем.
— Интересно! — руки — в боки, нос — в потолок. — Интересно, что это вы ему про меня расскажете?
— Что ты нас пять раз из дома выгоняла за маслом. А масла у тебя — полная бутылка.
— Где? — возмущенно воскликнула мама. — Где? Где оно? — и она стала сердито раскрывать все дверцы на кухне, даже дверцу под мойкой, где стояло помойное ведро.
И распахнула с треском дверцу шкафчика над столом:
— Где? — Тут мама замолчала и посмотрела на бутылку с маслом как-то бочком. Как птичка на незнакомого червячка. — Странно. Пять минут назад его тут не было.
— Ты его просто не заметила, — сказал Алешка. — Ты сама говорила, что всегда по жизни смотришь вдаль. А бутылка у тебя под носом. Вот ты и не заметила.
— Да? Ты так думаешь? — мама уже пришла в себя. — Подойди поближе, мой родной. Правым ухом.
— Я лучше попой, — сказал Алешка.
Глава VIII. ЧЕЛЮСТЬ В КОЛОДЦЕ
За обедом, который стал ужином, мама сказала:
— У вашей бабушки Аси и у моей мамы скоро день рождения. Что мы ей подарим?
— Новую челюсть! — ляпнул Алешка.
— А зачем ей новая челюсть? — изумилась мама.
— Чтобы она нам старую отдала. Поносить.
— Тебе еще рано.
— Ну, ладно, пусть у нее запасная будет. А то, знаешь, как бывает? Наклонится бабушка над колодцем и ахнет: «Ах, какая глубина!» И выронит этим ахом свою челюсть. На дно колодца. А мы потом доставай, да?
Мама зажала уши и закрутила головой:
— Зачем моей маме ахать над каким-нибудь колодцем? Как все-таки папа не вовремя уехал!
И как все-таки Алешка умеет подвести наивного человека (вроде нашей мамы) к нужному повороту.
— Ничего, мам, он скоро приедет. Он, наверное, тоже соскучился. Он так будет рад! Особенно если ты встретишь его в своих новых шортах и в своей сомбрере.
— Вот еще! — маме было приятно.
— Ты только в них немного походи. Тебе надо к ним привыкнуть. Чтобы они на тебе хорошо сидели.
Мама опять хотела закрыть уши, но все-таки возразила:
