Эти аргументы подействовали. Не устояли перед ними поборники истины в виде помойного ведра.
Смущенный мужчина еще раз поправил на носу очки и юркнул в машину.
— Благодарю за внимание, — сказал Алешка и догнал меня, когда мы скрылись за углом. И сразу начал оправдываться: — А что, Дим, я не прав, да? Выхожу — тебя нет, а наше ведро уезжает. В чужой машине. Ну я и вступился за него.
Постепенно картина прояснилась. Алешка вышел из магазина и увидел в прицепе отъезжающей машины наше приметное, с дыркой в боку, ведро. Ужасная мысль мелькнула у него в голове: брата тоже похитили. Диму — в машину, ведро — в прицеп. В два прыжка Алешка догнал похитителя и выхватил ведро из прицепа. Водитель затормозил.
— Эй! Мальчик! Ты что у меня взял? Ну тут и началось…
Я не знал — сердиться или смеяться. А с другой стороны — был полон гордости из-за того, что у меня такой преданный и отважный брат.
…Когда мы пришли домой, мама, во-первых, сказала:
— Зря я вас за мукой посылала, оказывается, ее дома полно.
А во-вторых:
— А зачем вы ведро притащили? Я же сказала вам: выбросить его вместе с мусором. Я новое ведро купила. Какими ушами вы слушаете? Чего вы хохочете?
В доме приятно пахло подгоревшими пирогами. Мама закончила готовить праздничный ужин и снова послала нас вынести мусор:
— Запомните: вот это ведро оставите на помойке. Вот это вернете в дом. Все ясно?
Как только мы оказались на улице, я рассказал Алешке о своем открытии. Он сразу все понял.
— Они там Ростика прячут! Это ему Игоряшка продукты покупал. А в каком доме, Дим?
В бледно-розовом, за стройкой. Четвертый этаж. А вот какая квартира…
Запросто, — сказал Алешка. И объяснил мне. Мне понравилось. Естественно, не подозрительно и не опасно.
Чтобы не перепутать ведра, новое мы оставили у подъезда, а старое вместе с мусором отправили на помойку. Вернулись домой. Мама взяла у нас ведро, посмотрела в него и вздохнула:
Какими ушами вы слушали?
Своими.
Мама молча вернула мне ведро:
Вы его обратно принесли…
Ты же сама сказала!
Но не с мусором же! Чего вы хохочете?
Папа прилетел прямо к ужину. Вовсе не измученный и не усталый.
Он поставил свой «дипломат» на пол, огляделся.
— Что это у вас такой беспорядок?
Мама от радости его не расслышала и гордо похвалилась:
Ребята постарались! Тебя ждали.
Ну-ну, — только и сказал папа. — Поменьше бы старались.
Он умылся с дороги и раздал нам сувениры. Маме — какую-то крохотную коробочку с пузырьком внутри, а нам — небольшой фотоаппарат типа «Полароид». В пузырьке оказались духи, а в фотокамере — фотобумага. И Алешка тут же щелкнул маму, как она, вся из себя счастливая, этот пузырек обнюхивает. Но снимок маме не понравился:
Я тут какая-то глупая, да?
Это от счастья, — успокоил ее папа.
За ужином папа немного рассказал нам об этом аукционе, куда он ездил. Он должен был там проследить, не появится ли в продаже украденный в посольстве старинный серебряный подсвечник. По преданию — не то Наполеона, не то наоборот — Кутузова.
Пап, — спросил Алешка, — аукцион — это что? Рынок такой?
Что-то вроде, — объяснил папа. — Такой временный торговый центр. Там выставляют на продажу всякие интересные вещи. Чаще всего предметы старины или, положим, рукописи великих писателей, картины великих художников. Письма великих людей.
И можно их покупать?
Да. Назначается первоначальная цена, а потом покупатели соревнуются. И кто больше заплатит — тот и покупает то, что ему понравилось.
Это вроде лохотронщиков у метро?
Похоже, — усмехнувшись, кивнул папа.
А давай в следующий раз мы тоже какую-нибудь старинную вещь продадим.
У нас только одна старинная вещь, — вмешалась мама. — Наш пылесос. Да кому он нужен?
А вот пылесос бы я продал, мелькнула у меня мысль. Даже даром отдал бы.
А папина кружка? — напомнил Алешка. — С отколотой ручкой? В которой мама соль держит.
Отколотая ручка, — сказал папа, — еще не делает вещь старинной.
Она делает ее непригодной, — вставила мама. — Давайте лучше какую-нибудь Лешкину картину на аукцион выставим.
А подсвечник свой ты увидел? — спросил Алешка, пропустив мамин укол мимо ушей.
Не всплыл пока. Зато я познакомился с одним интересным коллекционером. Он живет в Германии, но он русский. И очень любит русскую живопись. Особенно Малевича и Матвеева, кажется.
Малевича? — удивилась мама. — Это который черную дыру нарисовал?
«Черный квадрат», — уточнил папа.
Тоже мне искусство! — фыркнула мама. — Я этих квадратов хоть сто штук нарисую.
Нарисуй. — Папа пожал плечами. И маму это обидело.
Мне некогда! Мне надо делами заниматься, а не морочить людям голову черными дырками.
— Ну… Не знаю… — Папа не любил с мамой спорить. Мне кажется, побаивался. — Ну… Свой «Черный квадрат» Малевич создал почти сто лет назад. И люди до сих пор стоят перед этой картиной, задумавшись.
Мама расхохоталась, от души.
Бред какой-то! Алексей! Ты задумываешься, когда на черный квадрат смотришь?
А чего я там не видел? — уклончиво ответил Алешка.
Вывернулся, — усмехнулся папа. — На вот, полюбуйся. — И он достал из «дипломата» толстый красивый альбом. — Это те предметы, которые на аукционе выставлялись.
Мы забрали каталог к себе, уселись рядышком на тахту и стали его рассматривать. Папа оказался прав — на аукционе было очень много абстрактной живописи. Кляксы, загогулины, кривули всякие. Ничего интересного. Алешке понравилось только одно размазанное пятно в нежных тонах разного цвета.
Как будто хорошее настроение, — сказал он, разглядывая эту мазню.
Ты угадал, — сказал папа. — Эта композиция так и называется.
Дальше пошли вещи поинтереснее — двуручный меч с извилистым лезвием, настоящие рыцарские доспехи в полный рост, коллекция оловянных солдатиков всех армий — они были крохотные, но как живые.
А одна штука — просто кайф. Старинный пистолет в виде настольного прибора. Он стоял на кривых крокодильих лапах и совмещал в себе ствол, подсвечник, две чернильницы и рожки для гусиного пера. Да, и еще пепельница.
— Очень удобно, — усмехнулся Алешка. — Сиди себе при свечах, покуривай, пиши роман и в окошки постреливай.
Он перевернул страницу. А там на развороте были напечатаны шесть картин. Городской такой пейзаж. Чем-то они показались мне странными. Вроде все похожи друг на друга, но в то же время разные. И общий фон — голубое небо и силуэт церкви. Что-то очень знакомое. Но и нельзя сказать, что я их видел.
