Утро вечера мудренее, говорят знающие люди. И первой мыслью у Алешки, когда он проснулся, была:
– Дим! А чего мы боимся? Может, Вадька ни о чем и не догадается. Вернее, не сообразит, что это кино мы с тобой снимали.
– Не сообразит! Вадька хоть и не очень умный, но не до такой же степени. Он тебя узнает. Я же снял, как ты с этим бизнесменом в шарфе договаривался.
Алешка немного сник. А потом опять воспрял:
– Нужно срочно выманить кассету у Чучундры. Может, она еще ее не показывала папашке своему.
Выманить… А как? Эта Чучундра - хитрющая девчонка. Тоже будущий «бю-изнесмен». Свою выгоду не упустит.
– Сменяем на что-нибудь! - подсказал Алешка.
На что? Что у нас есть такое ценное, что может заинтересовать вредную девчонку? И я с надеждой осмотрел нашу комнату. В ней было много ценного, но только для нас с Алешкой. Настольный хоккей с хромыми от сражений хоккеистами. Коллекция машинок. Старая железная дорога с гнутыми рельсами и битыми вагонами. И все прочее - в этом духе.
– О! - вдруг подскочил Алешка. - Придумал! Давай ей нашу машину предложим.
– Жалко…
– А мы ее потом, когда жуликов Бабая разоблачим, обратно конфискуем! Так всегда делается.
– А зачем ей машина? Чтобы во дворе стояла?
– Кататься будет. В школу.
– Она не умеет.
– Дим! Мы ей машину вместе с водителем продадим!
Во дает! Мне даже жалко дядю Федора стало.
– Ну на время, Дим! - разошелся Алешка. - Мы его потом тоже конфискуем.
Его фантазии прервал голос мамы за дверью:
– Эй, вы! Вставайте на расправу! Отец ждет.
Вот и еще проблема! Во влипли! Да ведь нужно и кассету Бонифация выручать…
– Слушай, Лех, - в отчаянии сказал я, - давай удерем, а? Подальше. В Бразилию, к примеру. И года на два. А как все утихнет - вернемся. Нам только рады будут, соскучатся и все сразу простят.
Алешка всерьез задумался, вздохнул и сказал:
– Нечестно.
Ага, зато очень честно дядю Федора какой-то Чучундре отдавать.
– Подъем! - опять позвала мама.
Но наше оперативное совещание еще не закончилось. Мы перешли к очередному вопросу: как выкручиваться с той кассетой, которую мы по ошибке подсунули папе для его генерала?
Ведь если мы признаемся, что ошиблись, папа выведает у нас содержание нашей видеозаписи. И это будет преждевременно. Он посадит нас под домашний арест и не даст довести до конца дело Бабая. Да и Бонифацию кассету надо вернуть…
Алешка по этому вопросу высказался сразу, не раздумывая:
– Скажем: пап, мы хотели тебе похвалиться, как здорово мы сыграли наши дурацкие и козлиные роли в спектакле!
– Ага - и передали кассету почему-то генералу, папиному начальнику.
– Ну и что? Пусть знает, какие одаренные дети у его полковника Оболенского. Так и скажем.
Ну, у папы насчет нашей одаренности наверняка есть свое мнение, немножко другое. А теперь - и у генерала.
– Господи! - воскликнула мама, врываясь в нашу комнату и энергично сдергивая с нас одеяла. - Когда же вы, наконец, пойдете в школу! Отец уже полчаса, голодный, сидит за столом. Ждет, когда вы соизволите выйти к завтраку!
Знаем мы, чего он ждет. Потому и не торопимся.
– Артисты! - завершила мама свою обличительную речь. Из чего мы заключили, что история с кассетой ей уже известна.
Умывшись, мы поплелись на кухню, где папа вовсю наворачивал завтрак. Такой весь из себя голодный и заждавшийся.
– Уши мыл? - сразу же спросила мама Алешку.
– Конечно! - ответил он и показал ей почему-то руки.
Мама поставила перед нами тарелки с овсянкой. Это понятно - воскресенье, приятно в такой день испортить настроение любимым детям с самого утра.
Папа сидел напротив нас, с интересом наблюдал, как мы вяло ковыряем ложками в тарелках, и постукивал по краю стола… кассетой.
Алешка незаметно толкнул меня ногой. Папа дернулся и сказал:
– Не так резво, старина, - и почесал коленку.
– Извини, папочка, - скромно повинился Алешка и объяснил: - Я тапок потерял.
– Совесть он потерял, - сказала мама и налила нам по чашке чая. - Где расчетные книжки?
– Подожди, - придержал ее папа. - Расчетные книжки - это дело второе…
– Как это второе? - вспыхнула мама. - Всю неделю не могу допроситься.
Папа сказал:
– Вот то, что они…
– …Они совершенно отбились от рук! - продолжила за него мама. - Ты весь день на работе и никакого участия в воспитании детей не принимаешь…
И пошло-поехало. По накатанной колее. По типичному семейному сценарию. Мы уже не прислушивались, а не спеша доскребывали в тарелках кашу, потому что наизусть знали, как дальше будет развиваться педагогическая дискуссия.
Папа обидится, вскочит, начнет ходить по кухне, размахивая руками и натыкаясь на табуретки, и вспомнит, что он один раз учил нас плавать и два раза - кататься на велосипеде. А мама скажет, что помимо работы она бегает по магазинам, стоит у плиты и гнется над стиральной машиной. Папа с возмущением оправдается, что он на работе не мух ловит, а опасных преступников. Тогда мама вспомнит про расчетные книжки, про жэк с тараканами, и они с папой переключатся на нас - на наши личные отрицательные качества.
Этого момента мы благоразумно не стали дожидаться и под разгоревшийся шумок тихонько смылись.
Когда мы натягивали в прихожей куртки, из кухни донеслось:
– Да! Возмутительно! Родители - с высшим образованием, а дети - троечники… Кстати, а где они?
Троечники в этот момент уже захлопывали за собой дверь.
Выходя из подъезда, мы по привычке осмотрелись - не бродит ли поблизости наш заклятый друг Вадик? Не бродит. И даже больше того. В этот самый момент из нашего двора выехали две машины. Вадькин «мерс» с хозяином за рулем - как всегда с ревом мотора и визгом резины, а за ним фургончик. И, как нам тут же стало известно от постоянных обитателей двора, уехали они на несколько дней.
– За добычей, - сказал Алешка. - Вот и хорошо, мешать нам не будет.
…Сначала мы по пути забежали к Бонифацию домой, чтобы отдать ему кассету, которую Алешка незаметно стащил во время кухонной разборки. Но Бонифация не оказалось дома. Дверь нам открыла его мама. Она была очень похожа на своего сына, с такими же кудряшками, и не переставая вязала на спицах длинный полосатый свитер. Может, еще и потому Игоря Зиновьевича прозвали Бонифацием.
Мама со свитером очень удивилась нашему визиту и сказала:
