Постепенно преследование Вольтера пошло на убыль. Он уладил отношения с Версалем, а когда его старый школьный друг, маркиз д'Аржанс стал министром, отношение к нему сделалось даже благосклонным. Одно время он был протеже мадам Помпадур. В это же время он продолжал длительную переписку с королем Пруссии Фридрихом II, сыгравшую такую большую роль в его жизни.
Эмилия по-прежнему была на его стороне, но Вольтер до безумия влюбился в свою красивую племянницу, мадам Дени. Когда об этом узнала Эмилия, дошло до драмы: были слезы, обвинения и угрозы. Кто-то должен был успокоить прекрасную фурию, и этим кем-то оказался… монсеньор дю Шатле. Он, разумеется, подошел к делу очень снисходительно. – Монсеньор вас обманывает? Это не в первый раз. Не следует слишком драматизировать его недолговечные фантазии!
В конце концов он уладил все так хорошо, что позднее Эмилия с благодарностью и с некоторым налетом цинизма писала: «Я была бы самой плохой из всех женщин, если бы не смогла признать, что монсеньор Шатле является самым лучшим супругом».
Но Вольтер был Вольтером, а мадам дю Шатле была мадам дю Шатле, это означает, что они были неординарными личностями, и их почти легальное супружество, несмотря на некоторые кризисы, продолжалось.
Приглашение от короля Станислава пришло, как по заказу. Вольтер не пользовался расположением двора и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя два года назад он был избран членом Французской Академии, он не пользовался любовью всемогущественной фаворитки маркизы Помпадур, та демонстративно предпочитала ему старого Кребийона. Что касалось благочестивой и преданной Богу королевы, то она никоим образом не скрывала, какой ужас вызывали у нее саркастические высказывания поэта о религии. Для гения, знавшего себе цену, это было обидно и угнетало так же, как и нахмуренный лоб Марии Лещинской, хотя он не хотел себе в этом признаться.
Приглашение от отца правительницы было для него счастливым случаем. Теперь никто не сможет говорить о его плохих отношениях с королевой, если ему удастся оказать влияние на Станислава.
Итак, вполне удовлетворенные, они упаковали чемоданы, ч через несколько дней Вольтер, выйдя усталый из повозки, попал прямо в руки Станислава, который прижал его к сердцу, обнимая как брата, и лично сопроводил в самые лучшие апартаменты замка, с видом на парк и маленькой тайной лестницей, позволявшей ему спускаться на этаж ниже в помещение, где расположилась мадам Шатле. Они вовремя добрались до цели. Бедный великий человек был полностью измотан поездкой, которую он описал как «крайне неудобную». Едва увидев постель, он попросил у короля разрешения сразу же лечь, поскольку внезапно почувствовал себя плохо…
– Ну конечно же, мой друг, сделайте это! Отдыхайте и будьте уверены, что за вами здесь будет надлежащий уход. Для начала я пришлю вам моего врача, очень порядочного человека.
– В самом деле, лучшего человека, чем этот король, здесь вообще невозможно найти, – вздохнул Вольтер в то время, как Эмилия освобождала его от шали, шерстяного жилета и мехов, в которые он был закутан. – Однако боюсь, что не смогу понаслаждаться всем этим, мне действительно очень плохо…
Он лег, приняв позу, в которой кладут покойников, закрыл глаза и сказал, что чувствует приближение смерти. Однако уже вскоре он открыл их вновь и воодушевленно рассказал, как внимательно заботился о нем Станислав. Последний проявил себя, как лучший и предупредительный хозяин. И умирающий уже через двадцать четыре часа в парадном наряде, выбритый, напудренный и свежий, как ранняя весна, веселый и окрыленный, отдался радостям, которые предлагал Люневиль, и приступил к осмотру дворца и города. Все это удалось ему без малейшего напряжения, и вскоре, к большой радости Станислава, они стали неразлучны. Это было, как на Олимпе!
Отношения женщин друг к другу были наполнены нежностью. Благородная мадам де Буффлер, сердечно осыпала мадам дю Шатле столькими любезностями, что ученая «Урания» не могла устоять перед ней. Вскоре они называли друг друга по имени и расставались только, чтобы написать любезные письма друг другу со стихами, которые были даже более грациозны, чем те, которые Вольтер поочередно посвящал обеим дамам. Короче говоря, Люневиль был готов стать земным раем, когда самый злой из всех богов решил, что настало время немного позаботиться о счастливых его обитателях. И без всякого предупреждения Бог любви начал действовать…
Говоря по совести, он и раньше находился невдалеке, поскольку большая разница в возрасте между королем и его восхитительной метрессой, которой было лишь двадцать восемь лет, уже давно привела к тому, что Катрин искала развлечений на стороне. Маркиз де Буффлер, будучи воспитанным так же хорошо, как и маркиз дю Шатле, остерегался покидать королевскую армию. И как только липы в Люневиле прекрасными летними ночами начинают разливать свой аромат…
Еще до мимолетной любовной связи с Гализьером, Катрин отдалась этому опьяняющему аромату вместе с верным и преданным «Панпаном». Затем она открыла для себя тайное обаяние молодого и красивого Жана-Франсуа де Сен-Ламбера, молодого офицера, наполовину поэта и философа. Эта встреча вылилась в такую страстную любовь, что Катрин тайно оборудовала свободную комнату рядом со своими апартаментами, где с помощью верной служанки могла принимать молодого любовника.
Когда Вольтер и мадам Шатле прибыли в Люневиль, любовь Сен-Ламбера и Катрин все еще длилась, однако чувства прекрасной маркизы изменились в пользу соблазнительного Адмара де Марзане, который тщательно за ней ухаживал. Полный злобы Сен-Ламбер поклялся, что отвоюет сердце своей милой подруги, и выбрал самое надежное, древнее средство – ревность. Но какая женщина способна заставить ревновать мадам де Буффлер? Сен-Ламберу не требовались долгие раздумья: конечно, мадам дю Шатле! Если бы гордая «Урания» заметила его, могло случиться, что Катрин, как это обычно бывает, попыталась бы удержать то, что грозило уплыть из ее рук. Но удастся ли ему осадить эту крепость, не рискуя получить резкий отпор? И он начал робкие попытки сближения.
К его большому изумлению, – он не был тщеславен, – мадам дю Шатле оказалась не только восприимчивой, но и сразу же проявила интерес к нему, на что он действительно не рассчитывал. Сен-Ламбер, который, вероятно, был слишком скромен для своих тридцати двух лет, не думал о сорока двух годах гордой «Урании». Еще меньше он думал о том, какая неудовлетворенная потребность кипела в ней с тех пор, как «божественный» Вольтер создавал проблемы своими бесчисленными отварами из трав, таблетками и бесконечными разговорами о смерти.
То, что этот молодой, симпатичный, остроумный и пользующийся у дам большим успехом мужчина ухаживал за ней, представляло для «Урании» слишком соблазнительную возможность, чтобы упустить ее. Мадам дю Шатле вмиг забросила свою философию, науки и приборы и полностью оказалась во власти любви. Она расцвела, оживилось ее лицо, глаза сияли и сердце звонко билось.
И как прекрасна была весна в Люневиле! Какие вечера проводила она, украдкой бросая на Сен-Ламбера взгляды и обмениваясь записками! Какими волнующими были те любовные вздохи и тайные прикосновения! Вскоре бойкое перо «Урании» работало только для дорогого ей Жана-Франсуа, которому она адресовала нежные записки на обрамленных кружевами листах бумаги: «Без вас для меня нет счастья. Ничто меня не радует без вас. Я жду вас, чтобы вместе покормить лебедей и погулять…» Или: «Ваши стихи изысканны. Я прочла их три раза. Надеюсь найти в вашей душе то же, что и в вашем сердце…»
