– И что ты ему сказала?
Подруги вошли в маленькое кафе, разделись и заняли столик у
самого окна. В помещении оказалось тепло, пахло булочками, ванилью и кофе. Отсюда
было особенно приятно глядеть на улицу, где ветер то кидался на прохожих, то
зарывался в горы мокрой листвы.
– Я вела себя ужасно. – Настя нахмурила тонкие
брови, и ее светло-серые, с точечками голубизны глаза мгновенно потемнели, как
снег, пропитавшийся влагой. – Я стала кричать на него. Он, конечно, ничего
не понял.
– А какой он красивый… – мечтательно протянула
Светлана. – Жаль, что ты не в состоянии прибрать его к рукам.
– Я не могу! – воскликнула Настя. – Просто не
могу. Ты же не хочешь, чтобы с ним что-нибудь случилось? Вот! И я не хочу. Он
еще молодой. Пусть женится, заведет детей… – Настя в раздражении ткнула
вилкой в жареный картофель.
– Тебе надо было ему все рассказать, – заявила
Светлана. – А то он посчитает тебя дурой.
– Да пусть себе считает! Все равно я не стану с ним
больше встречаться.
– Вообще?
– Вообще, – отрезала Настя. – Ты бы на моем
месте стала?
– На твоем месте… – Светлана поморщила свой
длинный, по-лисьему чуткий нос. – Не хотела бы я оказаться на твоем месте,
честно скажу. Но если бы вдруг оказалась, то… Прежде чем начинать с кем-то
встречаться, я пошла бы к магу. Или к колдунье какой-нибудь.
– А-а… ну да. Ясновидящая Эльвира вернет вам счастье по
первому требованию. Возвращенное счастье оплачивается наличными. Телефон, факс,
расчетный счет прилагаются.
– Мы можем поискать тебе бабку, – не сдавалась
подруга. – Говорят, в деревнях еще остались бабки. Такие, всамделишные.
– Я тебя умоляю, – простонала Настя, – оставь
свои варварские идеи.
– Что же, я должна молча смотреть, как ты увядаешь?
– Я уже увядаю? – Настя схватилась за лицо. –
Да, конечно, увядаю. Мне двадцать восемь лет. Хотя, нет, вряд ли я увядаю.
Напротив, скоро опять покроюсь прыщами.
– Какими прыщами? – не поняла Светлана.
– Подростковыми. Потому что у меня секс – как у
подростка, редкий и бессистемный. И мужчины рождают во мне только отрицательные
эмоции.
– Слушай, а что если тебе сменить сексуальную
ориентацию? Не думаю, что женщина, с которой ты будешь жить, попадет под поезд
или выпадет из окна. Это проклятие – оно ведь распространяется только на
мужиков.
– Все шутишь? – Настя подперла щеку
кулаком. – А мне не до шуток. Руслан сегодня опять звонил. Если он начнет
проявлять настойчивость, придется ему все рассказать. А мне так этого не
хочется! Вспоминать все эти ужасы… Бр-р…
– А ты уже сообщила бабушкам?
– Сообщила, – фыркнула Настя. – Баба Лиза
принялась креститься и побежала зажигать свечи под образами. А баба Василина с
расстройства хлопнула коньячку. Они уже слишком старые, чтобы можно было
всерьез рассчитывать на их поддержку.
* * *
– Откуда я мог знать, что две эти грымзы – твои родные
бабушки? – защищался Руслан. – У тебя другая фамилия. Разве
догадаешься? В сущности, ты сама виновата. Могла бы познакомить меня со своей
родней заблаговременно.
– Никогда этого не будет! Это невозможно, говорю же
тебе! – заявила Настя.
Сегодня она казалась Руслану особенно красивой в длинном
белом свитере с высоким воротом и замшевой куртке кофейного цвета. В глазах –
тревога, щеки раскраснелись, руки отчаянно теребят пару перчаток.
– Дорогая, я, конечно, верю в телекинез и прочие чудеса
природы, но близко к сердцу все это не принимаю. Если ты всерьез считаешь, что
проклятие, адресованное твоей прабабке, передается по наследству, то я,
конечно, могу сходить с тобой к экстрасенсу…
– Нет! – перебила Настя. – Самый лучший выход
для нас – вообще перестать встречаться. Нам и сегодня не стоило видеться
тет-а-тет. Нужно было ограничиться телефонным разговором.
– А если я хочу видеться с тобой? – негромко,
почти интимно проговорил Руслан, и Настя застонала в отчаянии.
– Если хочешь знать, я выбрала тебя только потому, что
ты самый легкомысленный мужчина из всех, кого я встречала в своей жизни. По
крайней мере, был таким, – сказала Настя. – Я наводила о тебе
справки.
– Да-а?
– Да! Мне говорили, что в твоих руках женщины похожи на
песок: ты набираешь их целыми горстями, а они в считанные секунды просачиваются
сквозь пальцы.
– Редкая болезнь, – усмехнулся Руслан. –
Недержание женщин.
Они стояли на Тверской возле черно-белых скамеек с
изогнутыми спинками. Стояли, не обращая внимания на начавший накрапывать дождь
и бегущих прохожих.
– Я рассчитывала на то, – продолжала Настя в
запале, – что мы будем просто приятно проводить время, понимаешь? Что я
для тебя – всего лишь одна из многих, никто.
При этих ее словах Руслан перестал улыбаться и,
нахмурившись, строго сказал:
– Все то время, что мы вместе, я не встречался больше
ни с одной женщиной.
– В том-то и весь ужас! – воскликнула Настя, едва
не плача. – Если бы я узнала об этом раньше, я бы тебя давно бросила.
– Спасибочки.
– Придется тебе все рассказать, – вздохнула она.
– Да уж, наверное, – с иронией сказал
Руслан. – Должен же я знать страшилку, которая испортит мой сон.
Настя обняла себя за плечи и с осуждением покачала головой.
– Ты не ведаешь, над чем смеешься. Ладно, слушай. Все
началось с моей прабабки Анны. В 1915 году ей только-только исполнилось
девятнадцать. Она, как говорят, была красавицей невероятной. Молодая певица,
талантливая, сводила с ума публику и… мужчин. Одного Анна выделяла особо –
двадцатишестилетнего ротмистра Дмитрия Шестакова. Она согласилась стать его
женой, а потом взяла – и сбежала из-под венца.
– Чтобы выйти замуж за другого? – предположил
Руслан. – За кого же она вышла?
– За графа Сергея Пустова. Взбешенный ротмистр явился
на свадьбу и прилюдно проклял свою вероломную возлюбленную. Причем проклятие
его было изощренным.
– Он сказал, что когда-нибудь ее правнучку убьет
блондин по имени Руслан Фадеев. – Руслан показал крепкие зубы бизнесмена.
– Нет. – Настя не желала принимать его шутливый
тон. – Он сказал, что ни одна женщина в ее роду никогда больше не сможет
насладиться долгим личным счастьем. Век мужчин, отважившихся полюбить всякую из
наследниц Анны, будет недолог. Как недолог был век его, Шестакова, любви.
Понимаешь, он в гневе пообещал влюбленным мужчинам смерть. Всем.
– Наверное, гости испугались, – заметил Руслан,
пряча в усах улыбочку.
– Еще бы. Ротмистр Шестаков отличался высоченным ростом
и блистательной, но страшноватой красотой – брюнет с темными глазами и низким,
тревожащим сердца голосом.
