– Собственно, меня интересовали как раз связи вашего
мужа. Внебрачные, – добавил Таганов. – Что вы знали?
– Все, – сказала Алена. – Каждая его интрижка
была мне известна – когда увлекся новой дамочкой, сколько ночей с ней провел,
сколько денег на нее потратил.
– Вы пытались… – Саша поискал нужное слово, –
бороться?
– Бороться? – хохотнула Алена. – С чем
бороться? С его жаждой приключений? Да вы что? Это все равно, что бороться с
ветряными мельницами. Меня еще в школе учили, что подобные подвиги не только
заканчиваются неудачей, но и выглядят довольно глупо. Нет, я не пыталась
бороться.
– Почему же вы тогда… э-э-э… проявляли интерес?
– Ревновала, вот и все, – пожала плечами
Алена. – Любая жена ревнует, какой бы дурой она ни была. Или умной.
Зависит от ситуации.
– Последние полгода… – сказал Саша, поблескивая
своими темными глазами, – с кем встречался ваш муж вне дома последние
полгода?
– Вы хотите знать обо всех его любовницах?
– Да. Если можно.
– Можно, отчего ж нельзя. Примерно с января он бегал за
Мариной Борзовой, племянницей своего босса. Дурак тоже! Девчонке-то лет
двадцать. Она сделала ему ручкой, как только он показал все, на что способен.
Наверное, с ее стороны это был чисто спортивный интерес. После Марины наступил
небольшой промежу-ток, а месяца два назад появилась эта женщина, Виктория. Мне
жаль ее. Она красивая и молодая. Не думайте, что я строю из себя.
– Я не думаю.
– Они вроде бы непьяные были. И забыли про кофе.
Глупость какая-то.
– Действительно, очень досадно, – поддакнул Саша,
не желая рассказывать жене Воробьева о своих подозрениях.
Милиция сказала ей – несчастный случай, пусть будет так.
Сотрудники, которые вели наружное наблюдение за домом в Тушине, оказались
абсолютно бесполезными. Они не запоминали людей, входящих и выходящих из
подъезда, потому что караулили влюбленных, а вовсе не поджидали их убийцу.
– А кто-нибудь еще, кроме Виктории? – спросил
Саша. – По нашим сведениям, у него был кто-то еще.
– Вторая любовница? – Алена уставилась на
детектива округлившимися глазами. – По-моему, это слишком даже для такого
неваляшки, как мой муж.
– Неваляшки? – Саша по достоинству оценил ее
сравнение, но тем не менее продолжал настаивать. – Вторая женщина
появилась совсем недавно. Она очень интересует нас. Может быть, вы знаете хоть
что-то? Какая-то мелочь не показалась вам странной? Телефонный звонок?
Купленный не для вас подарок? Что угодно.
Алена запрокинула голову и выпустила в потолок струю дыма.
Дым завис у нее над головой кучевым облаком.
– Черт его знает… – пробормотала она. –
Вторая любовница! Ничего себе.
– А как вы узнали про Викторию? Хотя бы ее имя?
– Да я не знала ее имени. Это меня сегодня просветили
на этот счет. Что я обычно знала о женщинах Игоря? Блондинка или брюнетка,
какими духами пользуется, любит ли драгоценности. Ну, сами понимаете, удел жен
– это мелочи. Интуиция, запахи, изменения распорядка дня мужа, срочные
совещания, так называемые выезды в провинцию, открытие новых филиалов…
– То есть ничего конкретного?
– Если вы спрашиваете, не знакомил ли он меня со своими
девочками, представляя их как коллег или двоюродных племянниц, то – нет. Не
знакомил. Редко, когда мне удавалось засечь какую-нибудь из них на приемах и
днях рождения общих знакомых, куда Игорь не мог прийти без меня.
– А жены его коллег? Вы поддерживали с ними отношения?
Может быть, они что-то знают?
– Змеи! – сказала Алена. – Они знают столько
же, сколько я, иначе давно уже распустили бы языки. В этом ведь есть своя
прелесть – осчастливить какую-нибудь из себе подобных пикантной подробностью из
жизни ее благоверного.
Саша разочарованно вздохнул. Судя по всему, Алена не даст
ему никакой подсказки. Хотя она и расположена поговорить.
– Впрочем, знаете что? Буквально несколько дней назад
Игорь приволок на шашлыки своих приятелей. Пока я возилась с мясом и делала
салат, они пили пиво на террасе. Я слышала, о чем они говорили.
– О чем же? – оживился Саша.
– О женщинах. Приятели его говорили о своих особых
пристрастиях, и мой муж тоже сказал кое-что интересное. Он сказал, что в
последнее время стал обращать внимание на высоких женщин. Высокие и пугают, и
завораживают, сказал он.
– Может быть, он имел в виду вас? – предположил
Таганов. – Вы высокая.
Алена поглядела на него с жалостью:
– Меня он стал бы обсуждать только со своей родней. И
то со стороны недостатков, а не достоинств. Вы женаты?
– Нет, – смутился Саша.
– Понятно.
* * *
Стас прогоревал весь вечер и большую часть ночи. «Видит бог,
я не хотел избавляться от жены таким образом», – думал он. Когда подкрался
рассвет и за окном все стало одинаково серым, Стас рухнул на тахту, раскинув
руки, и провалился в черноту. Через несколько часов, очнувшись от глубокого
сна, он поплелся на кухню и воткнул телефонный шнур в розетку. Тот сразу же
зазвонил.
– Стас? – спросила трубка голосом Таганова.
Таганов сообщил, что накануне был у жены Воробьева.
– Если Воробьев и имел вторую любовницу, – сказал
он, – то она была высокого роста. Это все, что мне удалось узнать. Но я
рад, что съездил. У меня появилось новое понимание ситуации. Знаешь, от жен
подозреваемых много пользы. Особенно от тех, кому благоверные изменяют внаглую.
Такие женщины не боятся поговорить с посторонним человеком, они как бы
проверяют на нем свою позицию.
Стас почему-то тут же подумал о жене Захара Горянского. Этот
тип изменял жене именно внаглую. «Надо с ней повидаться, – решил
он. – Надо заставить себя». После смерти Вики он как-то сразу устал от
бесконечной череды свидетелей, разговоров, расспросов. Но некий невидимый фокусник
продолжал вытаскивать их из своей волшебной шляпы, и Стас каждый раз оказывался
лицом к лицу с новым человеком.
Жена Горянского оказалась миниатюрной блондинкой с ножками
Золушки и лицом, на котором навечно прописалось невинное выражение. Дополняли
облик стрижка «паж» и бледно-голубые глаза с длинными ресницами. «Она будет ими
хлопать», – с тоской подумал Стас. Он на стенку лез, когда женщины
изображали бедных маленьких овечек, таких беспомощных в этом жестоком мире,
таких беззащитных…
– Вы хотите, чтобы я скрыла от мужа наш с вами
разговор? – спросила сорокапятилетняя куколка и, словно повинуясь
внутреннему голосу Стаса, подняла и опустила ресницы.
– Если вас это не ранит, – слащавым голосом
проговорил он.
Ее звали Людой, Людмилой, что, конечно, было слишком
официально для такой кошечки. Представляясь, она мурлыкнула: «Милочка», и Стас
в ответ чуть было не сказал: «Стасик».
