Директор Губернаторов считал себя неплохим оратором и, пожалуй, в этом деле мог заткнуть за пояс директора Некрасова.
Некрасов сразу почувствовал, что его затыкают за пояс, и пожалел, что сам не сказал про друзей звероводства и государственную пользу.
— Правильно сказал товарищ директор Губернаторов, — подхватил Некрасов. — Очень большую пользу государству приносит наша звероферма. Только лишь за этот год мы сдали мехов на миллион рублей.
Услыхавши такие замечательные слова, директор Губернаторов хлопнул в ладоши, и юные друзья звероводства дружно зааплодировали. Портфели они зажимали под мышкой.
Директор Некрасов поднял руку, чтоб добавить еще что-то посильней миллиона, да так вдруг и застыл.
С вытянутой к небу рукою директор Некрасов напряженно глядел вдаль, в глубину деревни Ковылкино.
Оттуда, из глубины деревни, по дороге, перепаханной тракторами, медленно приближался к школе недопесок Наполеон Третий. Его вела на веревке второклассница Вера Меринова.
Директорское «спасибо»
Теперь-то Вера была уверена, что все сделала правильно. Но странное дело — гора с плеч никак не сваливалась, давила, давила.
Понурившись, приближалась Вера к школе, глядела на пышный Наполеонов хвост и ничего прекрасного не видела в нем — хвост и хвост, чепуха, меховой огурец.
Наполеон был ей неприятен: слишком уж легко, слишком беззаботно бежал он навстречу судьбе — прямо в клетку.
«Эх ты, недопесок, — думала Вера. — Если б ты бежал на север…»
А Наполеон и сам уже не понимал, куда бежит. Когда дошкольник отпустил его, недопесок побежал было на север, но почему-то оказался у Пальмы. А почему — он и сам не знал.
Он видел сейчас много людей перед собой, очень много. Они напряженно молчали, ожидал его, а ведь должны были кричать и размахивать руками.
Но вот он подбежит — и на голову обрушится человеческий рев.
Наполеон остановился.
Вокруг были люди и заборы.
Наполеон лег на землю и закрыл глаза. Точно так лежал Сто шестнадцатый перед шофером Шамовым.
Люди молчали. Чуть заскрипело школьное крыльцо, послышались вкрадчивые шаги. Наполеон почувствовал запах кормовой смеси.
Кто-то подошел к нему, вдруг крепко взял за шиворот и поднял в воздух. Закружилась голова, послышался далекий алюминиевый звон.
— Постойте, — сказала Вера. — Возьмите вот это…
— Что такое?
— Это его перчатка.
— Ну и ну! — засмеялся директор Некрасов. — Зачем же ему перчатка? Кажется, к тому же — мотоциклетная…
Второклассники тоже засмеялись.
Шофер со зверофермы уносил в машину Наполеона.
Наполеон проплывал по воздуху над головами второклассников.
— Умница, — сказал директор Некрасов, обнимая Веру за плечи. — Как тебя звать? Вера? А как ты учишься?
— Хорошистка, — вставил с крыльца директор Губернаторов.
— Ребята! С этой девочки надо брать пример. Она помогла звероферме. Я хочу сказать ей наше звероводческое спасибо.
Второклассники затаили дыхание, ожидая, как директор будет говорить спасибо. Они понимали, что такое важное спасибо, к тому же звероводческое, сказать непросто.
И директор, как видно, чувствовал, что надо это сделать помощнее. Он набрал в грудь воздуху и сказал изо всех сил:
— Спасибо!
Потряс Верину руку и так крепко хлопнул ее по спине, будто хотел сшибить гору, навалившуюся на плечи.
— Пожалуйста, — тихо ответила Вера.
И тут директор Некрасов снял вдруг свою пыжиковую шапку да и нахлобучил ее прямо на голову директору Губернаторову.
— На память! — сказал директор Некрасов.
Директор Губернаторов побелел. Не родилось еще на земле человека, которому позволил бы директор Губернаторов нахлобучивать себе шапку на голову. Но директор Некрасов тоже был директор, а шапка была все-таки пыжиковой, поэтому директор Губернаторов пожал некрасовскую руку и сказал:
— Что вы! Что вы! Зачем это? А как же вы?!
— Не беспокойтесь, — улыбаясь, сказал директор Некрасов и подмигнул своему шоферу.
Шофер мигом понял начальника, подмигнул в ответ и залез в машину. Там он пошарил под сиденьем, торжественно нажал на гудок и выскочил на улицу с новою пыжиковой шапкой в руках. Некрасов принял ее из рук шофера и сам себе возложил на голову.
Две золотом сияющие пыжиковые шапки зажглись на школьном крыльце. Большие и пушистые, как стога сена, они ослепляли второклассников, и только лишь хвост Наполеона мог сравняться с ними в пышности и величавой красоте.
А у Веры на душе было очень плохо.
Гора наваливалась, давила, давила, выдавила из глаз две слезинки. Вере было очень жалко себя и Наполеона. Мир помутнел, пропали лица второклассников, растаял директор Некрасов.
Чтоб не расплакаться, Вера сжала зубы и стала глядеть на одинокую ковылкинскую сосну, подпирающую небо. Но вот сосна покосилась набок, стала понемногу расплываться и слилась наконец с ковылкинским серым небом.
Поздний вечер в деревне Ковылкино
Очень уж рано темнеет осенью в деревне Ковылкино.
Черные дома, крылатые сараи вбирают дневной свет и прячут его на чердак до завтра. Из погребов выползают сумерки, но так они коротки, что не успеешь посумерничать — приходит вечер.
С темнотою тихо становится в деревне. В иных окнах горит свет, а в остальных темно, там уж легли спать, там уже ночь. Сегодня ночь задержалась. Во всей деревне горел свет, хлопали двери, скрипел колодец. Мамаши и хозяйки месили тесто, рубили лук и капусту для пирожков.
Фрол Ноздрачев затеял резать свинью, вынес на двор лампочку в сто свечей, и огромная его тень легла на соседние дома, шевелилась на крышах и стенах ковылкинских сараев.
Мамаша Меринова хлопотала весь вечер, гоняла плотника то в погреб, то на колодец, а Вера крутила мясорубку, готовила начинку для кулебяки. Начинки получался полный таз.
— Дома хозяева? — послышалось с порога.
— Дома, дома! — закричал плотник.
— Здравствуйте, добрый вечер, — говорил Павел Сергеевич, входя в избу. — Не помешал?
— А вот мы с Павлом Сергеичем грибочки попробуем, — обрадовался плотник.
Мамаша отложила пока месить тесто, вытащила кой-какие грибочки, скорей всего волвяночки.
