4
Квебек – это часть Канады, тогда заселенная главным образом французами. А сегодня точнее было бы сказать – потомками французов, канадцами, говорящими по-французски (франкофонами). Вообще же в Канаде говорили и говорят на двух языках – французском и английском. Когда Серая Сова с женой ехали уже по Квебеку, то слышали вокруг одну лишь французскую речь, и «Серая Сова поднимал в своей памяти те приблизительно сорок французских слов, которые он усвоил когда-то во время европейской войны». Серая Сова с женой двинулись на каноэ по бурному озеру. А по берегу, оказывается, шли французы, которые раньше предостерегали их от опасного плавания, а потом потеряли их из виду и беспокоились. И вот они встретились за поворотом. И один из французов «на беглом английском языке сказал путешественникам, что все они очень обрадованы благополучным завершением странствования. Можно представить себе, какое впечатление произвела эта дружественная заинтересованность на людей одиноких, изнеможенных борьбой с мрачным предчувствием! Серая Сова даже почувствовал, будто у него как-то непривычно запершило в горле. Не находилось слов благодарности. Но французы открыли принесенную с собой корзину, начали выкладывать и печенье, и сандвичи, и конфеты. И, предлагая, уговаривали принять все это в такой деликатной, исключающей всякую возможность отказа форме, что у Анахарео заблестели глаза, и только бы чуть еще – и по щекам у нее покатились бы росинки».
Но тут – будто специально, чтоб разрядить обстановку, бобрята «показались из воды и остановились на берегу с наблюдающим видом». Чем, разумеется, привели впечатлительных французов в полный восторг.
В общем, тем, кто достанет книжку под названием «Серая Сова», и при этом любит и жалеет животных, – предстоит захватывающее чтение. Ведь здесь – вслед за Пришвиным (про детские книжки которого про зверей и животных будет дальше разговор особый) – мы пересказали всего несколько страничек.
Что писал Михаил Пришвин про детей, животных и природу
1
Кто любит читать про животных и про природу – тот сразу, прямо сейчас, должен искать книги писателя Михаила Михайловича Пришвина.
Про животных многие писали замечательно – но он все-таки писал замечательно по-своему. Надеюсь, что вы уже прочитали рекомендованный вам мною его пересказ книги индейца Серая Сова – про маленьких бобрят?
А вот он описывает встречу с оленихой (ланкой) в замечательной повести «Жень-шень» (ну кто бы мог поверить, что можно написать большую повесть, где главным героем будет олень?):
«Была ночная тишина в воздухе, и потому я через некоторое время с большим удивлением заметил какое-то движение, перемещение среди солнечных зайчиков, как будто кто-то снаружи то заслонял, то открывал солнечные лучи. Осторожно я раздвинул побеги винограда и увидел всего в нескольких шагах от себя осыпанную своими собственными солнечными зайчиками ланку. ...Я почти не дышал, а она приближалась, как все очень осторожные звери, – один шаг ступит и остановится, и свои необыкновенно длинные и сторожкие уши настраивает в ту сторону, где что-нибудь причуивает... Я смотрел ей прямо в глаза, дивился их красоте, то представляя себе такие глаза на лице женщины, то на стебельке, как цветок...»
А вот про природу – даже не знаю, писал ли кто-нибудь лучше него. Он, во всяком случае, как никто другой умел ее наблюдать. И замечал то, что другие не замечают, но зато, когда им покажут, восклицают: «Ой – правда!»
Например, именно он открыл такое время года – весна света.
Кто любит кататься на лыжах, тот, конечно, вспомнит, как в середине зимы солнце вдруг начинает греть щеку. Холодно – а солнце как будто теплое. То есть оно так ярко светит, что уже и греет.
Вот это время – примерно с последней декады января, когда короткий зимний день после 22 декабря уже сильно удлинился, а в воздухе начинает витать предчувствие – пока еще только предчувствие! – весны, Пришвин и назвал – по-моему, очень точно и замечательно – весна света.
И только после этого многие стали говорить, катясь по сверкающей лыжне ярким солнечным февральским днем:
– Весна света!
2
Пришвин был очень хороший охотник и немало писал про то, как он охотился на зверей и диких птиц.
Но мне, скажу честно, читать про охоту всегда было жалко – ведь обязательно кого-то живого убивают. Правда, сам Пришвин однажды написал тому, кто укорял его за то, что он убивает зверей, да еще и описывает это убийство: «...Моя охота дала множество рассказов охотничьих и детских, в которых косвенно осуждается убийство животных. Каждый разумный охотник, по мере того, как он вырастает, все больше и больше занимается самим мастерством, чем убийством: артистической стрельбой на стендах, обучением собак, спортивной, научной, художественной разработкой материалов, добытых еще в юности в жестокую пору, наконец, организацией разумного охотничьего хозяйства... Самое возникновение вопроса о таком убийстве мне кажется чем-то болезненным. Подумайте, миллионы людей в нашей стране собственными руками должны резать выхоженную ими любимую скотину, и только немногие городские счастливцы получают мясо прямо из лавки. ...Не будь у нас в стране вдумчивых охотников-хозяев, вы бы – городские, милые, прекраснодушные любители животных, – незаметно для себя всю природу преспокойно съели бы в ресторанах».
3
Но Пришвин ухитряется и про охотничьих собак написать иногда безо всяких выстрелов.
В рассказе «Ярик» – о том, как он приучал к охоте на тетеревов шестинедельного щенка, – автор пишет: «Натаска без ружья мне доставляет иногда наслаждение не меньшее, чем настоящая охота с ружьем».
И вот сидят они вдвоем со щенком после летнего дождика под елкой рядом с вырубкой (это – поляна с пнями, оставшимися от вырубленных деревьев) – на ней «было много высоких, елочкой, красных цветов, и от них вся вырубка казалась красной...». Сидят – дожидаются, «пока птицы выйдут кормиться и дадут по росе свежие следы. Когда по расчету это время прошло, мы вышли на красную вырубку, и, сказав: – Ищи, друг! – я пустил своего Ярика».
А у Ярика – ирландского сеттера – чутье на громадное расстояние. И хозяин с завистью на него смотрел и думал: «Вот если бы мне такой аппарат, вот побежал бы я на ветерок по цветущей красной вырубке и ловил бы и ловил интересные мне запахи».
А дальше происходят забавные вещи. Большая серая тетерка «подлетела почти к самому Ярикову носу и над самой землей тихонько полетела, маня его криком: – Догоняй же, я летать не умею!
И, как убитая, в десяти шагах упала на траву и по ней побежала, шевеля высокие красные кусты». И пес не выдержал – и ринулся за ней. А должен был (если я только не ошибаюсь в охотничьих делах) сделать стойку – и ждать хозяина.
А тут – «фокус удался, она отманила зверя от выводка и, крикнув в кусты детям: – Летите, летите все в разные стороны! – сама вдруг взмыла над лесом и была такова. Молодые тетерева разлетелись в разные стороны и как будто слышалось издали Ярику: – Дурак, дурак!
