Просил о помиловании сына безногий отец Рокотова. Просил он сам.
«…Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне 2 раза применили обратную силу закона… Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь и меня помиловать… Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Был стяжателем-спекулянтом. Сейчас прояснился ум у меня, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм.
Вы говорили, что людям надо верить, и если они говорят, что покончили с прошлым – то можно поверить.
Заверяю Вас – я другой человек, поверьте мне в этом, и я докажу Вам на деле. А расстрелять меня всегда не поздно».
Умоляла Хрущева, с трудом подбирая слова, и мать Файбышенко: «.. Неужели расстрел юноши 24 лет, осознавшего свое преступление и искренне желающего исправиться, более гуманный акт, чем то, что из него в будущем будет настоящий человек, если оставить ему жизнь. Я Вас умоляю…»
Через несколько дней в газетах появилось несколько строк, озаглавленных: «Валютчики расстреляны».
…Когда вы спокойно заходите сегодня в обменный пункт поменять или купить доллары – вспоминайте советское прошлое, от которого твердой рукой уводил страну совсем еще молодой человек – Егор Гайдар.
Страну, где жестокость власти к людям и ее презрение к закону были нормой, он хотел и надеялся преобразовать.
38. Ельцин, Гайдар и Верховный совет
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы…
В. Хлебников, 1917
Ах, свобода, ах, свобода.
У тебя своя погода.
У тебя – капризный климат.
Ты наступишь, но тебя не примут.
И. Бродский, Песенка о свободе, 1965 (с посвящением Булату Окуджаве)
Демократия не равнозначна свободе; демократия – это свобода, вписанная в рамки закона. Свобода сама по себе – без ограничений, налагаемых правом и обычаями, – это путь к анархии и хаосу, где царствует право более сильного.
Адам Михник, 1997
Сначала – небольшое личное отступление, связанное с первым эпиграфом к этой главе.
В 1999 году, перечитывая Велемира Хлебникова, я была поражена одной его строкой и в том же году с рассказа об этом впечатлении начала доклад «О свободе». А потом и напечатала его. С тех пор эту первую строку стихотворения (которая всем очень понравилась) люди пишущие стали использовать как инкрустацию, как красивый завиток, и, как это нередко бывает, затаскали и лишили смысла.
А это не просто красивые слова. Это – одна из самых глубоких и сильных строк русской поэзии XX века.
«Свобода приходит нагая». Яркая, многомерная, точная мысль. Сегодня нам, людям России, трудно повторить ее, не почувствовав при этом боли.
Да, свобода приходит нагая. Неожиданно, как прекрасная юная девушка, появившаяся вдруг обнаженной среди грубой толпы.
Именно так она явилась в нашем отечестве двадцатилетие назад – в 1991-м. Она и не могла явиться иначе в России – после всего перенесенного нашей страной в XX веке.
Нагая – то есть беззащитная. От тех, к кому она пришла, зависело, как поступить с ней: прикрыть ее наготу, дать ей достойный ее красоты и юности вид (она была юной, наша российская свобода) – или коллективно растлить.
Многие в нашей стране выбрали последнее.
Хищное, плотоядное отношение к свободе – оно вокруг нас, его легко заметить. Свобода не спорить с противником аргументированно и уважительно, а по-ленински облить его помоями (именно Ленин завел в российской публицистике начала XX века этот беспардонный тон) – в интернете, а то и в печати.
Еще шире распространено жульническое, я бы сказала, пользование свободой. Поясню. Во время войны жены и матери фронтовиков, готовя детям на плитке, но не имея денег для оплаты перерасхода электричества, обманывали, грешницы, свое заботливое государство: заземляли как-то отводной провод («жучок») – так, чтоб на счетчик эта электроэнергия не шла…
Так сегодня свободой пользуются при помощи «жучка» – ничего не желая за это платить.
Ведь в Августе на баррикадах о плате с ними не договаривались.
Буквально все демократические институты, в том числе и три самостоятельных ветви власти, приживались в России с трудом. (И сегодня мы еще никак не можем похвастаться полной независимостью этих трех ветвей друг от друга. И в первую очередь – независимым судом.)
Считалось, например, что депутаты Верховного совета, избранные народом, контролируют работу правительства – блюдя интересы избравшего их народа.
Это неплохо. Особенно же, когда в правительстве не очень компетентные или не очень честные министры. А народные избранники – честные, некорыстные и более или менее сведущие в экономике.
А теперь представьте себе: ученикам шестого класса поручено контролировать деятельность университетского профессора (так, кстати, и было у нас в стране в 1920-е годы).
Что из этого может получиться? Ведь даже самые хорошие ученики, отличники из отличников, просто не знают тех предметов, которые профессор пять лет изучал в университете и теперь сам преподает.
Так получилось с контролем правительства Гайдара со стороны депутатов. Депутаты Верховного совета, если и изучали в вузе экономику, то в советском ее варианте. Все мы, учившиеся в советское время, по целым семестрам изучали (и сдавали!) несуществующий предмет – политэкономию социализма, весь состоящий из пропагандистских придумок. Там, например, объяснялось, как я уже упоминала, что в социалистическом производстве не образуется прибавочной стоимости – только у капиталистов есть эта гадость… Кто не верит – пусть найдет «Политический словарь» и прочитает:
«Прибавочная стоимость – результат неоплаченного труда рабочих, источник обогащения капиталистов…В СССР уничтожена эксплуатация человека человеком, а потому нет прибавочной стоимости. Все трудящиеся СССР работают на себя, на свое социалистическое государство».
Теперь эти люди должны были контролировать деятельность человека, досконально изучившего мировые экономические теории. И в то самое время, когда он прилагал огромные усилия, чтобы отвести страну от края пропасти.
Главная задача Верховного совета – принимать новые законы, улучшающие и облегчающие жизнь и деятельность людей. Но законотворчество – всякому понятно – дело трудное. Не скажешь с бухты-барахты – «Нукося, примем-ка вот такой закон!»
Зато очень удобное дело – задавать вопросы членам правительства. Это, как пишет Гайдар, во-первых, в отличие от законотворчества, «одно из самых интеллектуально необременительных занятий. Один дурак, как известно, может задать столько вопросов, что сто мудрецов не ответят. Во-вторых, это позволяет наглядно продемонстрировать избирателям, как их избранник заботится об их интересах».
Тем более что все дебаты – то есть обсуждения, дискуссии на заседаниях – транслировались ведущими телеканалами. Большинству депутатов было очень даже приятно вызвать на глазах у миллионов телезрителей прямо на заседание одного из министров («Сей минут чтоб приехал!») или, еще лучше, самого Гайдара (у которого, в отличие от депутатов, весь день по минутам расписан) – и заставить отвечать на каверзные вопросы. И все избиратели воочию видят, какой же у них деловой и отчаянный депутат.
