Дзержинский не дожил до Большого террора, он умер в 1926 году. Но именно он, как руководитель советских «органов» (название их менялось – ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ, но не менялась античеловеческая суть), ввел практику расстрелов за принадлежность к слою (в первую очередь – к дворянству), который по определению должен быть враждебен советской власти… Так, например, расстреляны были – только за то, что они – княжны, – несколько юных барышень, ни сном, ни духом не проявивших еще враждебности к новому строю.
…Из первого советского концлагеря в Соловках привезли огромный камень – и установили еще 30 октября 1990 года рядом с памятником Дзержинскому. А год спустя, когда памятника расстрелыцику уже два месяца как не стало на площади, 30 октября 1991 года, в день памяти политзаключенных, на митинге на Лубянской площади заключенный сталинских лагерей, много лет долбивший вечную мерзлоту на Колыме, Семен Виленский говорил о книге, подготовленной им к печати уже не подпольно, а открыто – «Сопротивление в Гулаге»:
«– Теперь, когда историки задаются вопросом, было ли в стране сопротивление режиму тоталитаризма, рукописи людей, переживших тюрьмы, лагеря и ссылки и не побоявшихся свидетельствовать о преступлениях режима, дают ответ: да, было! Взявшиеся за перо вчерашние узники сознательно подвергали опасности себя и своих близких…
Люди, читавшие «Архипелаг Гулаг» Солженицына, рассказы Шаламова, воспоминания двадцати трех женщин в сборнике «Доднесь тяготеет» и другие подобные им свидетельства, были уже не теми, кого можно обмануть и разобщить. И в памятном августе здесь, на улицах Москвы, они доказали это.
В огромной стране, где в течение семидесяти лет свирепствовал неведомый мировой истории тоталитаризм, растет осознание самоценности человеческой жизни. И чтобы это осознание стало массовым, нужна правдивая история послеоктябрьского периода.
Чтобы обрести гражданское достоинство, немыслимое без исторической памяти, новым поколениям необходимо знать судьбы тех, кто провидел гибельные для России последствия большевистского переворота, знать о неравной борьбе с тоталитарным обществом, на которую отважились одиночки, знать о восстаниях заключенных, сотрясавших Гулаг.
Некоторые из руководителей и активных участников этих восстаний еще здравствуют. К стыду нашему, сегодня они безвестны и одиноки.
…Архипелаг Гулаг – это страдания, гибель, растление людей и вместе с тем – торжество духа, мужества и товарищества.
Светлая память замученным, убиенным жертвам ГУЛАГа!
Слава его героям!»
Год спустя, в 1992 году, С. Виленский начал издавать журнал «Воля» – журнал узников тоталитарных систем. В нем он писал: «Несмотря на все бедствия и убожество быта, Россия полна талантов. В ней созрели духовные и политические силы. Мы предлагаем трибуну пока еще безвестным людям…
Мы в России живем теперь на развалинах самого долговременного тоталитарного режима XX века. Живем в плену старых стереотипов мышления. Мы должны вырваться из него. Мы должны осознать, что делали с нами и что делалось в нас.
Грозит России новый тоталитаризм? Увы, это можно написать и без вопросительного знака. Разумеется, мы будем стремиться предотвратить такое развитие. Иначе тупое зло восторжествует в новом обличье, а наш журнал превратится в инструкцию “Как следует вести себя в первую минуту, когда входишь в камеру”».
Не все из читателей этой книги понимают, что же это такое – тоталитаризм, тоталитарный режим.
Большинство читателей понимает, что тотальный – значит «всеобщий», охватывающий все и всех.
Существовали в истории человечества и существуют поныне диктаторские режимы, автократии, даже тирании… Тоталитаризм – худший из режимов. При любой, самой жестокой диктатуре у человека есть право на частную жизнь, на ее хотя бы относительную защищенность. Диктатору достаточно, чтобы человек не высказывал публично недовольство его режимом, тем более не выступал против власти, – и он оставляет его в покое. Например, он позволяет поэту писать и печатать лирические стихи, студенту – учиться, не участвуя в «общественной жизни». Тоталитаризм проникает человеку, так сказать, в печенки. Студента выгоняют из университета за «пассивность». Лирическое стихотворение находят «несозвучным» нашей эпохе, обнаруживают в нем пессимизм, «упадочничество», обреченность – и оно никогда не попадет в печать.
«Классический» тоталитаризм был у нас все годы сталинского самодержавия: уничтожение крестьянства, миллионы арестованных безо всякой вины и погибших в лагерях Колымы, Магадана и проч. Хрущевская Оттепель многое изменила. Вслед за ней 18 брежневских лет – это «мягкий» тоталитаризм: за «пассивность» из университета не выгоняют, но напечатать самые безобидные стихи не удается – причем в любом журнале на всем огромном пространстве страны. Тем более нельзя напечатать свои сочинения за границей (в феврале 1966 года А. Синявский и Ю. Даниэль получают за это 7 и 5 лет лагерей). Редактор правит стихи даже умерших поэтов. Выехать за границу по собственному желанию – ни на время, ни насовсем – невозможно. Если человек взял да и остался за границей самовольно – это приравнивается к измене Родине, за это полагается смертная казнь. В Уголовном кодексе СССР – 17 составов преступления, за которые положена смертная казнь. А в тогдашней ЮАР – стране апартеида, являвшейся тогда пугалом для всех цивилизованных стран, – 5 составов…
В тоталитарной стране за вас решает власть – какие книжки вам можно читать, а какие нельзя. За чтение «Доктора Живаго», изданного на Западе, можно попасть в лапы в КГБ. Сосед в метро или в автобусе может нагло спросить вас: «А что это за книжку вы читаете? Вон я вижу – там Троцкий упоминается, Бухарин… Такая книжка должна находиться в спецхране…» (Реальный случай.)
Из личных воспоминаний. Я работала старшим научным сотрудником в Отделе рукописей Библиотеки им. Ленина (сегодня – РГБ), обрабатывала архив М. Булгакова. Коллега из Англии прислала мне свою книжку о «Мастере и Маргарите» (на английском языке) с дарственной надписью. Мне позвонили из так называемого 1-го отдела Библиотеки (филиал КГБ):
– Тут вам прислали книжку из Англии…
– Я могу прийти – забрать ее?
– Нет, отдать ее мы вам не можем. Она подлежит специальному хранению. Мы передадим ее в спецхран, и вы можете читать ее в читальном зале.
– Нет, в читальном зале подаренную мне книгу я читать не буду.
Историки считают, что в XX веке только в двух странах был тоталитаризм: в гитлеровской Германии – 12 лет, и у нас – более 70 лет…
13. «Граница на замке»
После победы над ГКЧП вдруг открылась государственная граница – для выезда кого угодно и куда угодно.
Возникла совершенно новая для советских граждан ситуация. Все давно привыкли, что в основном за границу ездит только начальство. И вряд ли простому работяге, учителю, врачу светит увидеть какие-то страны.
С пионерских лет люди, родившиеся и жившие при советской власти, слышали и сами повторяли выражение: «Граница на замке!»
