После молитвы Наггетс долго ворочается у меня под боком, я не выдерживаю и шепотом говорю, чтобы он возвращался на свою койку.
– Зомби, это она.
– Кто – она?
– Рингер! Рингер – это Кэсси!
Я не сразу вспоминаю, кто такая Кэсси.
«Ой, братишка, только не заводи эту шарманку».
– Я не думаю, что Рингер – это твоя сестра.
– Но ты же этого не знаешь.
Мне очень хочется сказать: «Не будь дураком, малыш. Твоей сестры здесь нет, потому что она умерла». Но я прикусываю язык. Кэсси для Наггетса, как мой серебряный медальон для меня. Малыш вцепился в Кэсси неспроста – если перестанет в нее верить, ураган унесет его в страну Оз, как унес других Дороти из нашего лагеря. Вот почему имеет смысл формировать армию из детей. Взрослые не тратят свое время на мечты о волшебной стране и всяких чудесах. Они держатся за неудобную правду, ту самую, благодаря которой Танк оказался на столе для вскрытий.
На перекличке Рингера нет, его нет и на пробежке, и за завтраком он тоже не появляется. Впереди стрельбы. Мы проверяем свое оружие и шагаем через плац на стрельбище. День ясный, но холод собачий. Нет настроения разговаривать, все гадают, каким окажется Рингер.
Наггетс первый замечает новичка. Тот стоит на позиции для стрельбы по мишеням, и мы убеждаемся в правоте Кремня – к нам пожаловал чертовски меткий стрелок. Мишень поднимается из высокой пожухлой травы. Выстрел, и голова силуэта разлетается в щепки. Еще одна мишень, результат тот же. Сержант Резник стоит неподалеку и управляет мишенями. Он видит, что мы пришли, и быстрее нажимает на кнопки. Мишени одна за другой выскакивают из травы, а Рингер крошит их еще до того, как они встают в полный рост. Кремень одобрительно свистит.
– Этот парень действительно хорош.
– Это не парень! – восклицает малыш и мчится через замерзшее поле к одинокой фигуре с винтовкой в руках.
Наверное, увидел подсказку в осанке или фигуре новенького.
Она поворачивается до того, как Наггетс к ней подбегает. – Малыш останавливается, сначала я вижу на его лице растерянность, а потом разочарование. Рингер явно не его сестра.
Странно, но издали она кажется выше. Девочка примерно одного роста с Дамбо, но весит намного меньше… и она старше. Думаю, ей лет пятнадцать-шестнадцать, у нее лицо эльфа, темные, глубоко посаженные глаза, чистая белая кожа и прямые черные волосы. Первое, что привлекает внимание, – это ее глаза. В таких всегда пытаешься что-то разглядеть, но в результате приходится выбирать: либо они настолько глубокие, что тебе этого не увидеть, либо там просто ничего нет.
Это та девчонка, которая засекла нас с Наггетсом у дверей амбара ОУ.
– Рингер – девка, – шепчет Чашка и морщит нос, как будто почуяла какую-то гадость.
После появления Наггетса она перестала быть младшим ребенком в семье, и вот теперь она не единственная девочка в группе.
– И что мы будем с ней делать? – спрашивает Дамбо.
Я слышу в его голосе панику и улыбаюсь. Просто ничего не могу с собой поделать.
– Мы будем первыми выпускниками в лагере, – говорю я.
И не ошибаюсь.
49
В первый вечер пребывания Рингер в казарме номер десять царит атмосфера, которую можно описать одним словом: неловкость.
Никаких подколок. Никаких грязных шуточек. Никто не строит из себя крутого. Мы ведем себя как восторженный юнец на первом свидании; мы считаем минуты до отбоя. В других группах, может, и есть ровесницы Рингер, а у нас есть только Чашка. Но сама Рингер, кажется, не замечает нашей неловкости. Сидя на краю бывшей койки Танка, она разбирает и чистит винтовку. Рингер любит свою винтовку, это сразу видно. Она тщательно натирает ствол промасленной ветошью, пока холодный металл не начинает блестеть в свете флуоресцентных ламп. Мы изо всех сил стараемся не смотреть в ее сторону. Рингер собирает винтовку и запирает в шкафчике рядом со своей койкой, а потом подходит ко мне.
У меня в груди что-то сжимается. Я не общался с девчонкой своего возраста уже… сколько? Последний раз это было до начала чумы. Я не вспоминаю о своей жизни до чумы, это была жизнь Бена. У Зомби своя жизнь.
– Ты командир группы. – Голос у Рингер ровный; он, как и ее глаза, не выражает никаких эмоций. – Почему ты? – спрашивает она.
Я отвечаю вопросом на вопрос:
– А почему нет?
Рингер разделась до трусов и стандартной футболки без рукавов. Она смотрит на меня сверху вниз, прямая черная челка закрывает ей лоб почти до бровей. Дамбо и Умпа, чтобы не пропустить самое интересное, откладывают карты. Чашка улыбается – предчувствует конфликт. Кремень, который до этого складывал одежду для стирки, бросает комбинезон в кучу грязного белья.
– Ты хреново стреляешь, – говорит Рингер.
– У меня есть другие таланты. – Я скрещиваю руки на груди. – Видела бы ты, как я чищу картошку.
– У тебя хорошее тело. – Кто-то тихо ухмыляется, я думаю, что это Кремень. – Спортсмен?
– Был когда-то.
Рингер стоит надо мной: кулаки уперты в бедра, ноги на ширине плеч. Меня тревожат ее глаза, их чернота. Что там? Ничего или, наоборот, все?
– Футбол?
– Прямо в точку.
– И бейсбол, наверное.
– Когда был помладше.
Рингер резко меняет тему разговора:
– Парень, на место которого меня прислали, стал Дороти.
– Верно.
– Почему?
Я пожимаю плечами:
– А это важно?
Рингер кивает. Это не важно.
– Я была командиром в своей группе.
– Кто бы сомневался.
– То, что ты командир, еще не значит, что после выпуска станешь сержантом.
– Очень надеюсь, что это так.
– Я знаю, что так. Я спрашивала.
Рингер резко разворачивается и возвращается к своей койке. Я смотрю на свои ступни и понимаю, что пора бы подстричь ногти. У Рингер очень маленькие ступни с короткими широкими пальцами. Когда я снова поднимаю голову, она уже направляется в душевую с переброшенным через плечо полотенцем. Возле двери останавливается и говорит:
– Если кто-то в группе дотронется до меня, я его убью.
В ее словах нет ни угрозы, ни издевки. Она произносит это так, будто констатирует факт: сегодня холодно.
– Доведу твою мысль до всех, – говорю я.
– И когда я в душе, другим туда вход запрещен.
– Принято. Что-нибудь еще?
Рингер молча смотрит на меня через комнату. Я чувствую, что напрягаюсь. Каким будет следующий ход?
– Я люблю играть в шахматы. Ты играешь?
