Что, если мы не дождемся весны и снова начнется буран? Вдруг на базе никого не окажется? Где мы тогда будем искать Сэмми? В какой момент следует остановиться и сказать: хватит, я сдаюсь?
– Я никогда не сдамся, – отвечаю я Эвану.
Жду наступления сумерек. Ждать спокойно я никогда не умела, и Эван замечает, что я нервничаю. Он с ружьем на плече стоит возле кухонной двери.
– Я пошел. Ты как, нормально?
Эван берет мое лицо в свои нежные ладони, а я смотрю в его теплые щенячьи глаза. Храбрая Кэсси, доверчивая Кэсси, Кэсси – поденка.
«Конечно, со мной все будет хорошо. Ты иди, подстрели пару людишек, а я пока нажарю попкорна».
Я закрываю за Эваном дверь и гляжу, как он легко сбегает с крыльца и быстро идет к лесу в западном направлении. Там, за лесом, шоссе, куда, как всем известно, сбегается всякая дичь: олени, зайцы, гомо сапиенс…
Я пробегаю через все комнаты. Четыре недели взаперти, как под домашним арестом. Надо бы немного осмотреться.
Что я нашла? Ничего. И много чего.
Семейные фотоальбомы. Вот младенец Эван в больнице, на голове у него полосатый чепчик для новорожденных. Эван-карапуз толкает перед собой пластмассовую газонокосилку. Пятилетний Эван верхом на лошадке. Десятилетний Эван на тракторе. Двенадцатилетний Эван в баскетбольной форме…
И другие члены семьи, включая Вэл. Ее я сразу узнала. Когда смотрю на лицо девочки, которая умерла у него на руках и одежду которой я теперь ношу, на меня снова наваливается смертная тоска, и я вдруг чувствую себя самым подлым существом на Земле. Фотографии «Семья на фоне рождественской елки», «Семья вокруг именинного торта», «Семья на прогулке в горах» говорят мне о том, что больше не будет ни рождественских елок, ни именинных тортов, ни прогулок всей семьей в горах, ни тысяч других самых обычных и привычных вещей. Каждая фотография как удар похоронного колокола, как таймер, отсчитывающий последние секунды нормального существования.
И она тоже есть на некоторых фотографиях. Лорэн. Высокая. Спортивная. А, да, еще блондинка. Естественно, она должна была быть блондинкой. Они были очень красивой парой. И почти на половине фотографий она не смотрит в камеру, она смотрит на него. Не так, как я смотрела бы на Бена Пэриша, вся в соплях от счастья. Лорэн на фотографиях смотрит на него сияющими от страсти глазами: «Этот? Этот – мой!»
Я откладываю альбомы в сторону. Паранойя постепенно отступает.
«Да, у него нежные руки, ну и что? Нежные руки – это приятно».
Чтобы согреть комнату и отогнать толпящиеся вокруг меня тени, я разжигаю огонь в камине.
«Да, после того, как он посещал могилу Лорэн, его пальцы пахли порохом, ну и что? Здесь повсюду дикие животные. Он не охотиться туда ходил, он ходил на ее могилу. Да, а на обратном пути ему пришлось пристрелить дикую собаку. С тех пор как Эван меня нашел, он постоянно обо мне заботится, думает о моей безопасности, все для меня делает».
Как ни стараюсь, ничего не помогает, не могу успокоиться. Что-то я упустила. Что-то важное. Хожу взад-вперед перед камином, в нем ревет огонь, но мне все равно зябко. Это как зуд, сколько ни чешешь, все без толку. Но что же все-таки я не заметила? Нутром чую, что, даже если переверну тут все вверх дном, не найду ничего криминального.
«Кэсси, ты не везде посмотрела. Он не ждет, что ты заглянешь еще в одно место, и ты туда пока не заглянула».
Я бегу в кухню. Времени у меня мало. Хватаю с крючка у двери тяжелую куртку и фонарик с буфета, засовываю за пояс «люгер» и выхожу из дома. Холод жуткий, небо чистое, звезды освещают двор. Я трусцой бегу к конюшне и стараюсь не думать о корабле-носителе, который завис в нескольких сотнях миль у меня над головой. Фонарик я включаю, только когда вхожу внутрь.
В конюшне пахнет старым навозом и заплесневелым сеном. По гнилым доскам у меня над головой снуют крысы. – Я освещаю стойла, земляной пол и сеновал. Не знаю точно, что ищу, но продолжаю искать. В любом ужастике конюшня – это место, где герой находит то, что не ожидал найти, и потом всегда об этом жалеет.
Я нахожу то, что не ожидала найти, под грудой истлевших одеял у задней стены конюшни. Что-то длинное и темное блестит в круге света. Я не дотрагиваюсь до этого, просто ногой откидываю одеяла.
Это моя М-16.
Я знаю, что винтовка моя. Луч фонарика освещает инициалы, которые я нацарапала на ложе, когда пряталась в лесу. «К. С.», то есть Кретинка Сумасшедшая.
Я потеряла винтовку на разделительной полосе, когда глушитель выстрелил из леса. Запаниковала и бросила ее там. Думала, что не смогу за ней вернуться, и вот она здесь, в конюшне Эвана. Кошмар возвращается.
«Кэсси, знаешь, как на войне определить, кто твой враг?»
Я пячусь от своей винтовки, пячусь от сигнала, который она мне посылает. Я пячусь до самой двери и все это время держу в луче света черный ствол.
У двери я поворачиваюсь и натыкаюсь на твердую как камень грудь Эвана.
55
– Кэсси? – Он хватает меня за руки, и только благодаря этому я не падаю назад. – Что ты здесь делаешь?
Эван заглядывает через мое плечо в конюшню.
– Мне показалось, тут был какой-то шум.
Глупо! Теперь он захочет проверить. Но это первое, что пришло мне в голову. Вечно так со мной, надо избавляться от этой привычки. Избавлюсь, если проживу дольше пяти минут. Сердце до того сильно грохочет в груди, что аж в ушах звенит.
– Тебе показалось? Кэсси, ты не должна ночью выходить из дома.
Я послушно киваю и заставляю себя посмотреть ему в глаза. Эван Уокер все подмечает.
– Знаю, это глупо, но тебя так долго не было.
– Я выслеживал оленя.
Прямо передо мной на фоне занавеса из звездного неба стоит тень с очертаниями Эвана, за плечом у него крупнокалиберная снайперская винтовка.
«Держу пари, именно этим ты и занимался».
– Давай пойдем в дом. Я совсем околела.
Эван не двигается. Он продолжает смотреть в конюшню.
– Я проверила, – как можно беззаботнее говорю я. – Это крысы.
– Крысы?
– Ну да, крысы.
– Ты услышала крыс? В конюшне? Из дома?
– Нет. Как я могла их услышать из дома? – В этот момент мне лучше было бы утомленно закатить глаза, а не хихикать, как дурочке. – Я вышла на крыльцо глотнуть свежего воздуха и услышала.
– Ты услышала крыс с крыльца?
– Это были очень большие крысы.
«А теперь – кокетливая улыбка!»
Я выдаю улыбку, которая, надеюсь, сойдет за кокетливую, беру Эвана под руку и тащу его в сторону дома. С тем же успехом я могла бы сдвинуть с места фонарный столб. Если он войдет в конюшню и увидит винтовку – все кончено. Какого черта я ее не прикрыла?
