И я бегу.
Я перепрыгиваю через поваленные деревья и замерзшие кусты. Снова слышу очереди из скорострельного оружия.
Гранаты. Сигнальные ракеты. Штурмовые винтовки. Это не бсоры открыли на нас охоту. Это профессионалы.
Из адски красного света сигнальных ракет я ныряю в темноту, а потом налетаю на дерево. Удар сбивает меня с ног. Не знаю, как далеко я убежала, но, наверное, далеко, потому что я больше не вижу оврага и не слышу ничего, кроме стука собственного сердца.
Я прячусь за стволом упавшей сосны и жду, когда вернется дыхание, которое я потеряла еще в овраге. Жду, когда рядом упадет очередная сигнальная ракета или из подлеска выскочат глушители.
Вдалеке стреляет винтовка, я слышу чей-то визг и ответную очередь. Потом – тишина.
«Так, если стреляют не в меня, значит, стреляют в Эвана», – думаю я.
От этой мысли становится легче на душе, но тяжелее на совести. Он там один против профессиональных вояк, а я где? Прячусь за поваленным деревом, как соплюха трусливая.
Но как же Сэм? Я могу побежать обратно и вступить в бой, который, вероятнее всего, будет проигран, или остаться в укрытии, то есть в живых, и попробовать выполнить данное обещание.
Это мир или – или.
Еще один выстрел из винтовки. Еще один девчоночий крик.
Снова тишина.
Он убирает их по одному. Парень с фермы без боевого опыта против отряда профи. Их больше, они лучше вооружены, а он отстреливает их с тем же хладнокровием, что и глушитель, который истреблял людей на федеральной автостраде и который загнал меня под машину, а потом загадочным образом исчез.
Выстрел.
Крик.
Тишина.
Я не двигаюсь. Спряталась за стволом сосны и жду. Минут через десять этот ствол становится моим лучшим другом, я решаю назвать его Говардом. Говард – мое любимое бревнышко.
«Знаешь, когда я в первый раз увидел тебя в лесу, решил, что мишка твой».
Хруст веток и шорох сухих листьев. На фоне деревьев появляется черная тень. Тихий голос глушителя. Моего глушителя.
– Кэсси? Кэсси, все кончилось.
Я встаю на ноги и направляю винтовку прямо в лицо Эвана Уокера.
68
Эван моментально останавливается, но выражение растерянности с его лица исчезает не сразу.
– Кэсси, это я.
– Я знаю, что это ты. Только я не знаю, кто ты.
Сжимает зубы. Голос звучит напряженно. Злится? Разочарован? Не могу определить.
– Опусти винтовку, Кэсси.
– Кто ты, Эван? Если Эван – твое имя.
Усталая улыбка. Он опускается на колени, падает лицом вперед и замирает.
Я жду. Винтовка смотрит в его затылок. Эван не двигается. Я перепрыгиваю через Говарда и тихонько пинаю своего спасителя. Он все равно не шевелится. Я опускаюсь на колено рядом, упираю приклад винтовки в бедро и трогаю шею лежащего, чтобы проверить пульс. Жив. Штаны изодраны от пояса вниз. На ощупь мокрые. Я нюхаю свои пальцы – кровь.
Прислоняю свою винтовку к поваленному дереву и переворачиваю Эвана на спину. У него подрагивают веки. Он протягивает руку и касается моей щеки окровавленной ладонью.
– Кэсси. Кэсси от Кассиопея.
– Не начинай. – Я ногой отпихиваю его винтовку подальше. – Ты серьезно ранен?
– Думаю, очень серьезно.
– Сколько их было?
– Четверо.
– У них не было ни одного шанса, да?
Вздох. Эван смотрит на меня. Он может ничего не говорить, я все понимаю по глазам.
– Да, ни одного.
– Потому что ты не рожден убивать, но рожден делать то, что должен.
Я делаю вдох и задерживаю дыхание; он должен понимать, к чему я веду.
Эван не сразу, но все-таки кивает в ответ. Я вижу боль в его глазах и отворачиваюсь, чтобы он не заметил боль в моих.
«Ты начала это, Кэсси. Теперь нет дороги назад».
– И ты мастер в этом деле?
«Да в этом-то и проблема, Кэсси. А как насчет тебя? Для чего рождена ты?»
Он спас мне жизнь. И он же пытался ее отнять. Как такое может быть? Это нелогично.
Смогу ли я оставить его, истекающего кровью? Оставить, потому что он обманывал меня? Брошу его, ведь он никакой не милый Эван Уокер, охотник поневоле, горюющий сын, брат и влюбленный, а некто или нечто совсем далекое от человека? Достаточно ли этого, чтобы соблюсти первое правило и пустить пулю в этот красивый лоб?
«Ой, брось, кого ты хочешь обмануть?»
Я расстегиваю его рубашку и бормочу под нос:
– Надо снять одежду.
– Ты не представляешь, как долго я ждал, когда ты это скажешь.
Улыбка. Один уголок рта выше другого. Очень сексуально.
– Твое обаяние на меня не подействует. Можешь приподняться? Только чуть-чуть. Хорошо, теперь вот это.
Я даю Эвану две болеутоляющие таблетки из аптечки и бутылку с водой. Он послушно глотает.
Стягиваю с него рубашку. Он смотрит мне в лицо, но я прячу глаза. Пока снимаю с него ботинки, он расстегивает ремень, а потом и молнию. Приподнимает зад, но я не могу стащить с него штаны, они намокли от крови и прилипли к ногам.
– Срывай, – говорит Эван и переворачивается на живот.
Я стараюсь как могу, но мокрая ткань такая скользкая.
– Вот, попробуй этим.
Эван дает мне нож. Он в крови, но я не спрашиваю, откуда эта кровь.
Медленно, потому что боюсь его порезать, распарываю ткань от одной дырки к другой, а потом снимаю с него штаны, как кожуру с банана. Да, это очень точное сравнение – как кожуру с банана. Мне нужна сочная мякоть правды, но до нее не доберешься, пока не снимешь кожуру.
Раздев его до трусов, я спрашиваю:
– Осмотреть твой зад?
– Было бы интересно узнать твое мнение.
– Оставь свои убогие шуточки.
Я разрезаю с боков трусы. С задницей у него все плохо. Плохо в том смысле, что она вся изрешечена осколками. В остальном задница очень даже ничего.
Я стираю кровь марлей из аптечки и пытаюсь сдержать истерический смех. Надеюсь, желание хихикать вызвано стрессом, а не видом голой попы Эвана Уокера.
– Ничего себе! Настоящее решето.
– Постарайся остановить кровь, – задыхаясь на каждом слове, просит Эван.
Я обрабатываю раны как могу и спрашиваю:
– Можешь перевернуться на спину?
– Что-то не хочется.
– Мне надо осмотреть твой перед.
