Мне очень нравилось кормить зверей именно так, с руки. Я старался не шевелиться, глядя, как синий язык смахивает с ладошки заготовленное лакомство. Невероятное чудо – любоваться на краски, придуманные природой.
Пользуясь тем, что зверь увлечен угощением, я осторожно гладил его шерсть и улыбался, словно местный дурачок. Неподалеку от меня Фарри с такой же глупой физиономией бережно похлопывал жующего оленя по низко склоненной голове. Ленивые красавцы фыркали, поводили мохнатыми ушами, но от нас отходить не торопились. В Пустыне меж острых льдин выл ветер, а со стороны Приюта слышались радушные крики гильдейцев. Звенел колокол на ратуше, и словно в ответ ему гудел ледоход с той стороны поселения.
Знаете, есть хорошие звуки, а есть плохие. Вот, например, лязг умирающего двигателя во льдах – плохой. Крики ужаса или стоны боли – совсем плохие. Вой зверодемонов, голоса Эльма, Балиара, Зиана – плохие звуки. Надеюсь, вы понимаете, что после всех наших злоключений я мог простоять на оленьем пастбище целый день, наслаждаясь новой симфонией окружающего мира. Хорошей симфонией.
Тунгстен всегда находился неподалеку. Пожилой сторож радовался нашим визитам, словно мы были его внуками. Соратники сторожа поглядывали на нас с усмешкой, ненадолго появляясь из своих будок, но никто отчего-то даже не шутил над нами. Вообще Приют был пропитан какой-то неестественной добротой. Признаюсь, я ждал подвоха от каждого встречного. Ведь мой опыт подсказывал – каждый человек может скрывать в себе демона. Каждый может думать прежде всего о своих интересах и ни на миг не поколеблется, если меня нужно будет принести в жертву.
Жизнь в Снежной Шапке и на борту «Звездочки» научила меня многому.
Или же просто отравила. Но это я так думаю сейчас, рассказывая свою историю. Теперь-то я знаю, что мир не настолько плох, каким он встретил того мальчишку из далекой деревеньки. Просто мне не повезло. Иногда кому-то не везет, знаете ли. Такие люди тоже должны быть, благодаря им другие могут почувствовать себя счастливее.
Такими же, какими были мы с Фарри на той оленьей ферме.
Вечерами же я тайком отправлялся в «Лед и Пламя». Вернее… Не совсем тайком. В первый раз да, я пытался придумать что-то для Фарри, что-то невероятно глупое, нелепое. Помню, как в изумлении расширились серо-зеленые глаза моего друга, когда он догадался… После этого мы просто обменивались взглядами, он вопросительно вскидывал голову, а я со смущением кивал в ответ, и на украшенной фонарями улочке Фарри сворачивал к трактиру, где обитала наша команда, а я брел в «Лед и Пламя»
Ведомый образом Лайлы, я отыскивал в таверне Орину и… В объятиях девочки из публичного дома матушки Розинды мне было проще бороться с ноющей болью в сердце. Монеты одна за другой перебирались в кошелек красавицы, и я вновь шел за восхитительным утешением, как только чувствовал, что больше не могу думать о Лайле или окунаться в череду искаженных яростью или болью лиц, с которыми мне пришлось столкнуться и чью жизнь мне пришлось прервать.
Наверное, она хорошо тогда заработала на ужасах молодого морячка. Иногда я оставался в ее покоях на ночь, и мне все равно снились кошмары. Всегда, каждую ночь, из глубины льдов к трактиру приходили мертвецы. Они пробирались по скрипящим лестницам к покоям Орины, собирались у двери, а затем входили внутрь. Один за другим, протягивая перед собой руки, с которых капала на доски гниющая плоть. Я просыпался с криком, в холодном поту и чувствовал, как вздрагивает спящая рядом девушка, как спросонья пытается меня успокоить.
Если крепко-крепко закрыть глаза, если заткнуть уши и чувствовать только кожей, можно было представить, что рядом со мною находилась Лайла. Правда, этими мыслями я предавал обеих женщин моей жизни.
Мне так кажется.
По утрам я осторожно ощупывал свой живот, изучая багровый рубец шрама. Несколько раз мне казалось, будто я умираю, будто ночью я был слишком ретив и теперь раны вскрылись и кровь наполняет мои внутренности. В такие моменты, знаете, особенно ценишь жизнь.
На другой же день я просыпался с уверенностью, что боли ушли, что я здоров, как ледовый лев, но Кван лишь отрицательно мотал головой, не слушая моих заверений.
Мертвец покорно подчинялся доктору, который в этом походе наконец-то стал тем, кем мечтал с самого детства. Исчезла тень опытного гильдейского врача, сожранного шаманом на борту «Звездочки», появилась вера моряков, видевших, на что способен док-самоучка. Кван лучился от счастья и робкого самоуважения.
Было в тех спокойных днях кое-что, о чем я старался не думать. Слежка. Несколько раз в Приюте мне довелось столкнуться с чем-то непонятным. Странный человек, лица которого мне рассмотреть не удалось из-за глубокого мехового капюшона, будто наблюдал за мною, торопливо исчезая в узких улочках поселения, стоило мне обратить на него внимание.
В голову лезли плохие мысли на этот счет. Кто это был? Чего ему надо? Я знал, что это не Гончая, я не верил, что это кто-то из наемников Радага. Любопытство, интерес, опасение – вот что двигало соглядатаем.
Незадолго до того как наш корабль отправился в путь, мне удалось проследить за этим странным человеком.
Ну как проследить… Я просто бросился за ним, едва увидел на улице. Незнакомец подпрыгнул от неожиданности и рванул наутек, а вскоре заскочил в один из зимних домов. Путь мне преградили двое воинов, вооруженных странными лезвиями, укрепленными на локтях. Лица солдат закрывали маски с оскалом безумца.
Подняв взгляд на невзрачный дом, я увидел еще двоих стражей у двери, за которой скрылся тот незнакомец.
– Это владения братства Ледяной Цитадели, – пролязгал из-под маски один из охранников. – Мы просим вас отступить.
У меня не было выбора, и потому я ушел ни с чем. Отметив для себя сокрытую ставку древнего легендарного ордена, так просто попавшегося мне на пути. Тот человечек больше нас не беспокоил. Так что я забыл о нем сразу после того, как несколько дней спустя поднялся на борт торгового судна, чтобы отправиться на юго-восток, к Черным провалам. И охранники в масках мне больше не встречались. Фарри же рассказал, что братство Ледяной Цитадели вообще люди, обитающие в другой вселенной, и обращать внимания на их чудаковатые поступки не стоит.
Я принял его слова за истину и вскоре забыл о странном преследователе.
Наверное, зря.
Из Приюта мы ушли в середине лета, за пару недель до Самого Теплого Дня. В торговом поселке к этому празднику стали готовиться загодя, развешивая над улочками гирлянды из разноцветных полых трубочек. От каждого дуновения ветра они звенели, и казалось, что даже голос Пустыни теряется в этом веселом щебетании.
На окнах появились заговоренные шаманами светильники, изображающие пришествие Светлого бога. Фигуры светящегося человечка с поникшей головой и скрещенными на груди руками можно было встретить у каждого дома, рядом с крыльцом. Мягкий летний снег оседал на статуях пушистой шапкой, чтобы вскоре растаять.
В Самый Теплый День у нас в деревне тоже все пестрело огнями. Я не любил этого праздника, так как с Теплым Днем приходит и талый лед, из-за которого погиб мой отец. Но атмосфера на улицах, в душах людей… Умение радоваться хоть чему-нибудь дорогого стоит, поверьте, а когда весь город в едином порыве излучает счастье… Я могу лишь быть благодарен ему. Теплые чувства значительно вкуснее, они излечивают сердце, измотанное чужой болью, яростью, злостью, завистью или страхом.
