Добрые, злые, белые, черные… Тьфу.
Я отвел руку подальше, в размахе. Представил себе, как злосчастная коробочка падает средь льдин и в ту же ночь ее заносит снегом. День-другой – и ветер обратит следы траков в гладкое поле. История компаса закончится.
Я слаб. Я не справился. Я не смогу.
Я сделаю только хуже.
Эти мысли стучали в голове, словно ломы по замерзшей обшивке корабля. Гулко отдаваясь в зубы. Вколачивая ледяные клинья в грудь. Хотелось быть другим человеком, не таким, каким сделали меня Светлый и Темный. Хотелось взобраться на фальшборт, выпрямиться, глядя на ночные зубы Пустыни, раскинуть руки в стороны и шагнуть вперед. При должном везении, если хорошо оттолкнуться, можно долететь до траков, а там… Там все будет надежно.
Но потом я вспомнил о Фарри. О том, что он сказал мне. Постоял минуту, взвешивая в руке поганый артефакт, и, выругавшись, спрятал коробочку под парку.
«Ну что, время хандры закончилось, Эд, пора убить еще какого-нибудь хорошего человечка?»
– Да пошел ты, – сказал я сам себе.
Странно, но с того дня моя душа пошла на поправку.
В Руддергтон мы пришли под конец лета. Несколько месяцев пути минуло с того дня, как мы покинули Приют. Проклятье, это большой срок. Можете себе представить то возбуждение, что охватывало корсаров при мысли о заветной цели. Оно поглотило даже меня. Последние недели нашего путешествия сердце страдало уже не так сильно, как прежде. Я вновь стал перешучиваться с моряками и вставлять какие-нибудь комментарии в дружескую перепалку. Пару раз мы встречались с Мертвецом, обсуждая наши дальнейшие планы. Он рассказывал нам о Добрых, о том, чтобы мы не слишком-то рассчитывали на что-то легкое и быстрое. Опять напоминал, как изменился древний орден.
Первый помощник совсем спал с лица. Он похудел, скулы его заострились еще больше, глаза запали. Душу Мертвеца пожирал непонятный огонь. Я видел, как пламя вины и отчаяния тлеет в зрачках моряка, и мне казалось, что в моем сердце полыхает тот же пожар.
Никто из нас не спрашивал седовласого пирата о причинах, а он был не из тех людей, что делятся переживаниями.
Говорят, такие плохо заканчивают.
Но ближе к делу. Наше невероятно долгое путешествие по безлюдным краям холодного мира подошло к концу. Я одним из первых оказался на верхней палубе, с радостью встречая мороз и выглядывая среди льдов следы города.
Знаете, первое, что вы чуете, оказавшись в предместьях Руддергтона, – запах рыбы. Здесь ею провонял даже лед. Наверное, я не совру, если скажу, что аромат копченых, вяленых, жареных даров Темного туманом стоял над Пустыней.
Когда мы подошли к Черным провалам, на верхней палубе топтались все наши (и даже Мертвец выбрался на мороз) и почти десяток гильдейских моряков. Как и водится, мы держались двумя стайками. Не агрессивными друг к другу, но и без излишнего дружелюбия.
Каждый из нас считал недостаточным наблюдать за прибытием из запотевшего окна иллюминатора. Все хотели увидеть Руддергтон сами, учуять его запах. Больше двух месяцев ослепительной Пустыни, безделья и одних и тех же лиц. Жилое пространство, состоящее из пятнадцати ярдов коридора, от шлюза до гальюна, и четырех кают. Ну, можно еще добавить столовую.
Так что на мороз вышли все. Три Гвоздя, как водится, комментировал все, что увидит, разбавляя свое мнение какими-нибудь историями из легенд или рассказов незнакомых нам людей. Не удивлюсь, если половину он придумал. Половой то и дело прикладывался к бурдюку, посматривая по сторонам как бы безразличным, осоловевшим взглядом. На самом деле одноглазый моряк дрожал от нетерпения и мечтал сойти в город.
Каждый корсар считал мгновения до того, как торговый ледоход остановится у пристани, как заскрипят вонзающиеся в плоть Пустыни буры-якоря, и капитан «На крыльях ветра» пробьет прибытие, и это будет значить…
Я украдкой посмотрел на людей, составивших мою жизнь последние месяцы. Было ведь и хорошее… Буду ли я скучать по них?
«Не сейчас, Эд. Не сейчас. Смотри по сторонам!»
Черные провалы – это глубокие скважины в теле ледника. Многие огорожены темными заборами. Тракты для кораблей проходили чуть в стороне от них, чтобы не повредить монолит. Никто никогда не слышал о том, чтобы рушились древние колодцы. Но, может быть, это оттого что никто никогда не рисковал?
Вокруг каждого провала бурлила жизнь. Я замечал подъемники шахт, видел огромные краны, вздымающиеся над отвесными обрывами, небольшие тягачи, снующие туда-сюда. Слышал крик птиц! Клянусь, я впервые в жизни увидел этих ослепительно-белых созданий, которые с пронзительными воплями кружились над провалами.
Как они только умудрялись держаться в воздухе? Вид замирающих в пустоте созданий завораживал. Это казалось настоящим волшебством, истинным. Магия шаманов и их таланты заговаривать стихии – стали полной ерундой по сравнению с таким чудом.
В детстве мне рассказывали про птиц. Но они были для меня столь же реальны, как и ледовые гончие.
Ирония. Мифические порождения злой магии я увидел гораздо раньше пернатых вестников Светлого бога…
Домов здесь, на удивление, было немного. Не знаю, с чем связано такое свободное расселение. Иногда меж заботливо расчищенных от снега ледовых изб можно было поставить экспедиционный корабль. Чем ближе к самим провалам, тем домики становились все ближе друг к другу. Где-то там, подо льдом, прятались склады, забитые рыбой. Почти в полулиге от жилых домиков чадили дымом коптильни, лязгали, громыхали и дышали черной сажей ремонтные мастерские. Еще дальше я разглядел пару теплиц и одну охотничью крепость.
Удивительное место. Здесь не боялись приходов Темного бога. Они словно жили на вершине скалы.
На корабль, пришедший с северного тракта, никто не оборачивался. Наш путь, прошедший по самым диким и безлюдным краям мира, за пару дней до прибытия слился с оживленным трактом, и первое время мы провожали взглядами каждое встреченное нами судно. Потом, конечно, привыкли. Торговые ледоходы ползли по глубоким траншеям в рыбный рай за товаром и выезжали прочь, тяжело груженные и готовые провести не один месяц в пути, чтобы довести деликатес Черных провалов до жителей далекого севера или Берега. Один за другим. С разными гербами, на которых выли волки, сжимались руки в меховых перчатках, клонили чаши весы, улыбались женщины. Да и сами корабли не были похожи друг на друга. Какие-то едва ползли, оставляя за собой ржавый след. Другие блистали и казались произведением художника-инструментария, больше занятого красотой, чем практичностью. Пузатые и длинные, широкие и с гигантскими траками, возвышающимися даже над верхней палубой.
И ведь на каждой посудине были такие же люди, как я. Они так же страдали, сомневались, надеялись. Почему так жутко от подобных мыслей? Почему в такие моменты мне казалось, будто ни Темный, ни Светлый бог не могли бы создать нас всех.
Что мы сами такими получились.
