— Подумали? — спросил я, дав время на размышление. — Шаг вперед, кто решил присоединиться к отряду!
Выступили вперед только четверо, включая и Жучкова. Не знаю, что повлияло на решение остальных. То ли они попросту не верили, что наш отряд представляет собой стоящую силу и, соответственно, шансы выжить в нем не слишком высоки, то ли их дух сломался за то время, которое они провели в лагере для военнопленных… Может быть — и то и другое сразу. Шесть человек решили, что лучше не связывать свою судьбу с нашим отрядом. Что ж… Храни их Господь…
— Максим Сигизмундович, — я отвел доктора в сторону, — нам придется оставить сани. Пусть их забирают те, кто не идет с нами.
— Оставить? — удивился врач. — Почему?
Естественно, я не стал все разъяснять ему. Пусть грех будет только на моей совести.
— Они обессилены после плена, — пояснил я, отводя взгляд в сторону. — Своими ногами — далеко не уйдут.
Долго спорить не пришлось. Видно, что доктору до боли жалко сани, а еще более жалко лошадь. Но, грустно покачав головой, он согласился. Шестеро уходящих от нас согласились принять «подарок» вообще без вопросов. Кажется, о моих истинных мотивах догадался только Денис. Когда я посмотрел в его сторону, то увидел, что Шпажкин не сводит с меня глаз. Однако осуждения, как я боялся, в его взгляде не было. Только грусть и понимание. Легкий, еле заметный кивок подтвердил, что Денис если и не одобряет мой поступок, то понимает его мотивы.
Посмотрев вслед удаляющимся в клубах поднятой с земли снежной пыли саням, я снова повернулся к отряду.
— Идем туда. — Я указал направление примерно на юг. — Гац, ты еловые лапы захватил? Идешь замыкающим и заметаешь следы.
Александр, как представился спасенный нами от расстрела человек, оказался донельзя скрытным, что однозначно говорит о его разумности. За все то время, пока мы, запутывая, как могли, следы, уходили от Сосенок, я не услышал от него других слов, кроме «Спасибо, товарищи!». Но, несмотря на молчаливость, Александр не забывал внимательно осматриваться и вслушиваться в каждое произнесенное слово. Серьезный разговор с ним я заводить пока не пытался — решил отложить до того момента, когда опасность минует и мы найдем себе подходящее укрытие. Так что подходящий случай выпал только на второй день после ухода от Сосенок, когда мы укрылись на каком-то заброшенном хуторе, затерянном в полях между Горыньградом и Козлином.
— Поговорим? — Я подсел к Александру, с наслаждением потягивающему кипяток из стаканчика от трофейной фляги.
— Отчего не поговорить? — Александр бросил на меня острый взгляд из-за края стаканчика и сделал новый глоток.
— Мы тебя не просто так спасли, — начал я, присев рядом. — Честно скажи — ты связан с подпольем в Ровно?
В ответ на мой вопрос Александр только пожал плечами и одним махом влил в себя остатки кипятка.
— Курить есть? — спросил он, поставив стаканчик на стол.
Я молча протянул кисет, в котором еще оставалось немного табака, так же молча наблюдал, как Александр сворачивает самокрутку. Всем своим видом я постарался показать, что продолжать разговор придется ему. Свой вопрос я задал — теперь должен последовать ответ на него, и никак иначе.
— Разные люди в Ровно есть, — ответил Александр только после того, как докурил свою самокрутку. За время ожидания успел закурить и я сам. — Кто-то листовки по столбам да стенам расклеивает. Кто-то пытается жить, как до войны жил. А кто-то и оккупантам прислуживает…
— Да ладно тебе! — Теперь пришла моя очередь пожимать плечами. — Твой концерт, который ты устроил на краю ямы, говорит сам за себя.
— И что же он говорит?
— Что ты — предан советской власти. — На то, что разговор будет легким, я и не надеялся. Поэтому приготовился давить на спасенного, пока он не сломается.
— Ну, если бы не был ей предан, то у той ямы вряд ли оказался бы, — кивнул Александр. — Вот дай мне винтовку — делом докажу свою преданность.
— Дам, — согласился я. — Только и мы у той ямы не просто так оказались. Нам нужен был человек, который выведет на подполье в Ровно.
— А что вам от подполья надо? — Хоть Александр и не дал прямого ответа на мой первоначальный вопрос, но я почувствовал, что игра в слова заканчивается и начинается уже предметный разговор.
— Мне нужна информация.
Я принялся сворачивать новую самокрутку, попутно обдумывая свои дальнейшие слова. Осторожный подпольщик мне попался. Слово не так скажешь — закроется, и хоть режь его! А на что я рассчитывал? Что он после чудесного спасения сразу же в ноги мне кинется и побежит представлять главе подполья? А если я работаю на гестапо и спасение Александра — чистейшая провокация? Так что я с пониманием отнесся к осторожности Александра и разговор с ним вел терпеливо.
— Несколько недель назад неподалеку от Тучина немцами был уничтожен партизанский отряд, в который мы входили. Когда немцы напали на наш лагерь, мы были на задании. Только потому и уцелели. У меня есть информация, что более десяти наших товарищей попали к немцам в плен. Их увезли в Ровно. Думаю — в гестапо. На подполье я хочу выйти, чтобы узнать, живы ли еще мои товарищи и, если живы, как их можно освободить.
Александр долго обдумывал мои слова. Так долго, что я, поначалу решив его не торопить, уже стал подбирать следующие слова, испугавшись, что он и на этот раз ответит уклончиво. Но лишь только я открыл рот, он заговорил.
— Про товарищей ваших знаю, — медленно проговорил он, потянувшись к лежащему на столе кисету. — Меня арестовали через два дня после того, как мы узнали о том, что их привезли в Ровно…
Наконец-то Александр пусть косвенно, но подтвердил свою принадлежность к подполью. Не ошиблись! Несмотря на неимоверно количество «если» в моем плане выхода на подполье, первая его часть получилась! Однако следующие слова Александра влили целую бочку дегтя в ту чайную ложку меда, которая меня только что обрадовала.
— …Живы ли они еще — я не знаю, — продолжал Александр. — Только, даже если они живы, оставьте мысль о том, чтоб их освободить.
— Почему? — мгновенно поник я.
— В Ровно вы без документов не войдете. Вас схватит первый же патруль, — принялся перечислять, загибая пальцы, Александр. — Даже если вы обойдете все патрули, здание гестапо, где находятся ваши товарищи, расположено на Калинина. На этой улице находятся практически все оккупационные учреждения, включая рейхскомиссариат, и вход туда запрещен всем, кроме немцев и тех, кто имеет соответствующий пропуск. Даже мы… Даже подпольщики не смогли туда проникнуть…
— Слушай, Александр, — перебил его я, — и так понятно, что ты принадлежишь к подполью. Так что говори свободно.
— Ладно, — согласился подпольщик. — Итак, на Калинина вы проникнуть не сможете. Далее, если вам все же удастся как-то попасть на Калинина — вы хоть представляете себе, как охраняется гестапо? Вас всего сколько? Если считать тех ребят, которых вы освободили вместе со мной, — одиннадцать человек?..
