Глава 2
Боевой совет держали в туалете на втором этаже — в сущности, на малышовой территории. Здесь было меньше шансов столкнуться с одноклассниками. Это вам не на одноименном сайте турусы разводить. В воздухе пахло реальной войной! Ну и, понятно, не только этим. Туалет все-таки. Не дендрарий.
Заскакивающие шпингалеты особо не смущали. Благо не борзели — шустро себе прыгали в кабинки, делали свои большие и маленькие дела и вылетали обратно.
— Как все однако сговорились, а? Не думал, что они такие уроды!
— А чего тут думать! — ругался Гера. — Всегда под чужую дудку плясали.
— И этот, Тайлунг, блин! — Серега молотнул в воздухе кулаком. — Как соловушка пел. Ни в одном глазу не поперхнулся.
— Сэм — тот еще дятел, — поддакнул Антоша. — Чего ему стесняться? Умеет врать.
— А видели, как Маргоша тряслась? Чуть не разревелась. Аврора ее специально канит, чтобы сваливала из школы.
— Правда, что ли?
— Ага, у Авроры племянница в лицее какую-то русофобию ведет — и здесь, типа, не прочь подхалтурить. А Маргоша мешает, по старости часов много не берет, а место занимает.
— Ты-то откуда знаешь?
— Слышал, как учителя в столовке калякали. Тоже, между прочим, Маргошу осуждали. Дескать, пенсионерша — вот и пусть сидит да радуется на своей пенсии.
— Тоже, значит, коряги! — рассудил Гера. — Марго — добрая.
— Даже чересчур… — Серега поскреб разбитые костяшки, подумал, что надо бы прижечь йодом. Когда по зубам бьешь, всегда потом какое-нибудь заражение. Особенно, если зубы не чищены. Как у Гоши или Васёны…
— Тут еще, главное, другая замутка, — продолжал свою волынку Гера. — Не просто ведь урок сорвали, а урок патриотизма. Вот и сделают Маргошу козой отпущения.
— Лучше бы нарков перещелкали, чем патриотизмом козырять!
— Они перещелкают, как же…
— А чего? Все ведь знают, что и у кого покупается. И Аврора, гадом буду, знает про Маринада и тех, кому он химию свою гонит.
— Думаешь, она тоже в доле?
— Может, и нет, но чего тогда молчит в тряпочку?
— Боится, понятно. Это не малышей по маковкам молотить!
— Само собой. Колеса — это такие башли! Вон, Рафик уже сейчас подсчитывает будущие барыши, говорит, с конопли своей мотоцикл к весне купит.
— А помните, как мы интернатовских бить ходили? — не к месту, а может, и к месту спросил Антон. Серега с Герой в унисон кивнули. Они помнили.
Тупая, в общем-то, история. Стыдная до не могу. Они тогда глупее, конечно, были, моложе, а все равно стыдно. Маринад уже тогда банчил на перекрестке. Деньги сужал под проценты, таблетки с марочками толкал. Шприцы с героином с собой не таскал, но подсказывал адреса. Народ и перся. Школяры, студенты из соседнего училища, обычные прохожие. От бабок Маринад к вечеру полнел, раздувался, как шар. Убегал, вытряхивал в закутке у Кентукки и снова возвращался с товаром. А в тот день он по дурости сунулся в интернат слабовидящих. Хотел расширить сферу влияния, интервент хренов! Но это ж особая зона, кто туда просто так суется? Вот ему и навешали кренделей.
Серега хорошо помнил, как шушукалась по углам ребятня, как тот же Шама с видом заговорщика обходил пацанов, напоминая, во сколько собираться и где. В итоге собралась толпа человек в тридцать — сразу классов из пяти. Сборная такая солянка. И двинулись к злосчастному интернату. Антошу и Геру с Серегой тоже сговорили. И пошли ведь, сами толком не понимая, куда идут, зачем. То есть потоптали Маринада, так лепота же! Еще и добавить бы по уму. А они, как бараны, шли к интернату мстить — горланили какую-то чушь, прохожих пугали. На территорию «слепошарых» вторглись, как какие-нибудь завоеватели. Малышня и все прочие вмиг свинтили в жилое здание. Воспитахи тоже попрятались. А они колобродили перед окнами, орали гадости, мусором кидались.
Что тогда чувствовал Серега? А разное. Было, конечно, чувство гадливости, но было и другое. Ощущение собственной силы, значимости какой-то. Все-таки они приперлись на чужую улицу, к чужим домам, а никто и не пикнул. Даже взросляки шарахались, когда видели такую стаю. И это пьянило. Серега тоже что-то орал и тоже ждал, когда же «слепошарые» выйдут на поединок. Драться особо не хотелось, но какой-то волчий зуд в крови присутствовал. И ведь вышли «слепошарые», не струсили. Человек десять из самых старших. У двоих в руках вафельные полотенчики с узлами на концах, у одного палка. Короче, полная чепуха — горстка против армады. Правда, многие уже тогда сознавали: как только начнется свалка, интернат проснется и оживет. Он и сейчас замер, припав к многочисленным окнам сотнями напряженных лиц. И конечно, выскочили бы на подмогу — от мала до велика. Уже не десять бы гавриков пластались с тридцатью, а пара сотен. И наваляли бы им круче, чем козлу Маринаду. Спасибо, кто-то из воспитах догадался вызвать милицию. Пара машин ППС моментально разрядила ситуацию. Приблизившимся богатырям в униформе находчивая ребятня тут же и разъяснила, что драться никто не собирался, — решали вопрос о товарищеском матче между школой и интернатом. Типа, значит, мячик погонять, счет залудить. Конечно, им не поверили, но на том все и завершилось. Кстати, Маринад, по слухам, был очень даже доволен. Как-никак за него вступилась вся школа. Значит, авторитет. Значит, статус. И от понимания того, что сыграли они в чужую игру — игру грязненькую да пахучую, Сереге долго еще хотелось потом отмыться.
Сейчас он тоже подошел к крану и тщательно ополоснул руки.
Первый бой, в общем-то, закончился успешно — два ноль. Гоша с Васёной сунулись было с претензиями, но получили по шарам. Гера бил Гошу, Серега — Васёну, Антон караулил сумки. Враг отступил с потерями, но все прекрасно понимали: это не бой, всего лишь увертюра. Двоих оболтусов пустили вперед, чтоб прощупать почву и настрой будущего противника. Троица наглядно доказала, что настрой у них самый решительный. Того же подвывающего Васёну Серега за ухо проволок шагов десять, пендалем спустил с лестницы. Однако за первым ходом обязан был последовать второй. Кто его сделает, сказать было сложно.
— И что теперь? — вздохнул Антоша.
— А что теперь? Ничего, — Серега с наигранной лихостью подпрыгнул, пытаясь достать лампу. Конечно, не достал. — Главное: вместе держаться, тогда не тронут.
— Бойкот объявят.
— Да пусть подавятся своим бойкотом. Чмошники рваные! Бойкот — плохо, когда один. А нас трое.
— И Ева четвертая. Она тоже руку не подняла.
— А чего ей поднимать, она же не видела ничего.
— Не скажи…
Серега поморщился. Где-то в груди отчетливо кольнуло, он знал причину. Занозы — даже самые застарелые — одним махом не выдергиваются. А уж он-то помнил отлично, что в пику Еве Оршанской Анжелка свою рученьку взметнула вверх с нордическим спокойствием. Небось и пальчиком вниз показывала. Гадина, короче. Предательница. Хотя про это лучше не думать. Сейчас, во всяком случае.
