Он кивнул.
– Да, но я имею в виду радость от того, что ты просто существуешь на свете. Ваш брат знает, что это такое. Карл – по-настоящему жизнерадостный человек. Поэтому нам без него никуда. Если честно, мы очень благодарны, что Карл остался с нами, пока вас не было.
Я промолчала, и мне показалось, будто Арильд забеспокоился, что я почувствую себя не такой нужной и любимой, как Карл. Он тут же поспешил прибавить:
– Но все по вам скучали.
В парке царила такая чудная прохлада, мы шли под цветущими липами, я глубоко вздохнула и улыбнулась.
– Нам очень вас не хватало.
Это прозвучало так торжественно, что я не удержалась от смеха, но Арильд серьезно посмотрел на меня.
– Это действительно так.
– Спасибо, Арильд. Мне очень приятно.
Я остановилась и посмотрела вокруг.
– Как же здесь красиво!
– Вы правда так думаете?
В его голосе звучала такая заинтересованность, что нам обоим сразу стало легче. Я стала расспрашивать, как называются незнакомые кусты и деревья в парке, выпытывать, какие имена носит вся эта романтика. Арильд разговорился и подробно рассказывал обо всем.
Но вскоре он стал говорить о зиме в замке. О том, как одиноко живется им в этом каменном форте, когда за стенами свирепствует снежная вьюга, о том, как содрогаются деревья, похожие на черные скелеты, о холоде и темноте во всем замке. О тишине.
Он говорил приглушенным голосом.
– Все мерзнут. Мы почти не разговариваем друг с другом.
– Как страшно…
Я вспомнила о немой Розильде, об Амалии, которая и так-то была неразговорчива, о Вере, которая с удовольствием бы поговорила, но знала, что этого делать нельзя, о молчаливом Акселе, о безмолвствующих слугах. Выходит, что Арильду и поговорить не с кем. Он попытался пошутить:
– Когда мы сталкиваемся в коридорах, то трудно разобрать, люди мы или привидения.
В замке бывает так зябко, что они не могут сидеть неподвижно, и даже огонь в камине не спасает от холода, который преследует их в коридорах, где люди бродят зимы напролет, словно мятежные духи, и не ложатся в свои застеленные кровати, чтобы не смотреть кошмарные сны. Я содрогнулась от этих рассказов, и Арильд был явно доволен произведенным ими эффектом.
Но вскоре он снова стал серьезным и сказал мне доверительным тоном, что за всю их жизнь в замке самым лучшим событием был наш с Карлом приезд. Сначала он даже не понял, как это замечательно. Он был настолько непривычен к людям и так погряз в самом себе, что не нуждался ни в ком, разве что, может, в своей сестре. Таким его сделало одиночество.
– Но ваш брат Карл доказал мне, что есть другая жизнь и совсем другие люди. И эта жизнь легче. А люди эти – свободнее.
Он посмотрел на меня сияющими глазами.
– Я был узником в прямом и переносном смыслах, – сказал он. – Я был узником самого себя и замка. Но скоро я окажусь на воле. И за это я должен благодарить вашего брата. Это целиком и полностью заслуга Карла.
Затем он продолжил на разный лад превозносить моего «брата», а я молча шла рядом. Слова от меня и не требовались. Единственное, чего хотел Арильд, – рассказать о Карле.
Его слова, несомненно, вызвали во мне смешанные чувства. Конечно, я была рада, что Арильд стал таким открытым. Жалко только, что эта чудесная перемена в нем произошла благодаря чужой лжи. Подумать только, что будет, если он узнает правду о том, кто мой «брат» на самом деле!
Теперь я поняла, как важно, чтобы эта тайна никогда не раскрылась.
И вдруг меня охватила справедливая ярость: и как только у Каролины хватает совести так легкомысленно привязывать к себе людей! Ведь все это основано на лжи. И в этом вся Каролина. А может, она в этом не виновата? Где бы она ни оказалась, ее везде ценят и любят. Она никогда не была к людям равнодушна. Ревновать ее было не за что. Такова ее судьба, и никто не знает, какой ценой она за это платила.
Так я думала про себя, пока молча слушала Арильда. И вдруг он сказал:
– Мне очень хочется, чтобы вы радовались так же, как Карл. Ведь по нему заметно, что ему действительно хочется быть здесь, в Замке Роз, и ради нас, и просто так. Мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали то же самое. А не воспринимали свое пребывание здесь просто как тяжкий долг.
– Тяжкий долг? Почему вы так решили?
– Вы выглядите очень мрачной.
– Правда?
Я попыталась рассмеяться и объяснить, что со мной всегда так: если я погружаюсь в свои мысли, все вокруг сразу думают, что мне грустно.
– Вот такая у меня удивительная особенность, которая ничего хорошего не приносит: людям кажется, что я злюсь или мне грустно, тогда как я всего лишь задумалась, – сказала я.
– А если я спрошу, о чем вы думаете?
Я засмеялась и покачала головой.
– Спросить можно. Только вряд ли вы получите ответ.
– Тогда я и спрашивать не буду.
Он тоже рассмеялся и перевел разговор на другую тему.
Так мы прогуляли по меньшей мере час, и теперь приближались к замку. Мы вошли внутрь.
Я хотела поскорее подняться наверх и заглянуть в комнату к Каролине, но Арильд и не думал так быстро отпускать меня. Он повел меня к окну и, кивая куда-то вдаль, сказал:
– Вы никогда не замечали, что в замке из разных окон открывается совершенно разный вид? Эти окна – почти как живая книга с картинками. Может быть, пройдемся, посмотрим?
И мы отправились в познавательное путешествие от окна к окну. Планировка замка со множеством башен и выступов не поддавалась какому-либо логическому объяснению, из каждого окна открывался новый вид. К тому же природа вокруг сама по себе была очень разнообразной.
Нам передалось настроение, царившее в парке, где я всегда чувствовала себя свободнее, чем в самом замке. Постепенно мы обошли весь замок и вдруг почувствовали, что со всех сторон нас окружают стены. Наши голоса зазвучали приглушенно.
Пейзажи в окне все больше начинали напоминать картины на выставке. Я с трудом могла себе представить, что каких-нибудь полчаса назад мы с Арильдом гуляли по парку, который сейчас был виден из окна.
Когда мы подошли к той части замка, где жила бабушка Максимилиама Стеншерна – Сигрид по прозвищу Вещая, – Арильд спросил:
– Вы, разумеется, никогда не встречали нашу прабабушку?
– Нет.
– Неудивительно. У нее редко находится время для общения.
– Но ведь у пожилых людей обычно времени хоть отбавляй.
– Только не у Сигрид. У нее столько всяких планов и дел, а она такая старая, что времени у нее осталось немного.
– Но она же слепая.
