– И кто же, по-твоему, был отцом ребенка? – спросила Нора.
– Как кто? Доктор из соседней квартиры! В ту пору он был холост. Думаю, Хедвиг тоже подозревала его, только ведь ничего не докажешь, стало быть, и говорить не о чем. Дело-то щекотливое. Жениться на бедняжке Агнес он явно не собирался. Видно, считал, она ему не ровня.
Впрочем, до своей женитьбы доктор исправно общался и с Агнес, и с Хедвиг. Но как только на горизонте появилась музыкантша, разом оборвал знакомство. Тоже странно, считала Хульда. Если б между ним и Агнес ничего не было, они все вполне могли бы поддерживать добрые отношения.
– В общем, на сей счет у меня свое мнение! – решительно объявила Хульда.
Может, Нора думает, что она просто сплетничает, и всё? Нет, Хульда уверена: ребенок, маленькая Сесилия, никак не заслуживал такой участи, ведь она росла, не зная, кто ее отец, а это прямо-таки преступно. Вряд ли было столь уж необходимо скрывать! Подобное секретничанье только делает людей несчастными.
Другой разговор, если б Агнес сама не знала, кто отец ребенка. Но в таком легкомыслии ее не обвинишь, так что она отлично все знала. И если б речь действительно шла о постояльце гостиницы, разыскать его не составило бы труда. Он же наверняка зарегистрировался у портье, нет, это басня для отвода глаз. Плохо обошлись с ребенком, малодушно, стыд и срам, да и только.
Нора согласно кивнула. Непростительно. Так не поступают.
– Когда Сесилия родилась?
– В девятьсот шестом. Двенадцатого июля. Где-то в Дании. Не помню, где именно. Они якобы в отпуск ездили. Хедвиг, понятно, тоже. Вернулись в начале сентября, с малюткой в бельевой корзине. Никогда не забуду. Два месяца ей было, а до того хорошенькая – ну чисто розовый бутончик.
Агнес как ни в чем не бывало вернулась на работу, в «Гранд-отель». Учительницей домоводства она не стала, однако получила место экономки в детском приюте, здесь, в городе. Хульда легонько вздохнула.
– А я… я заходила посмотреть на малышку. Иногда приглядывала за нею, ходила на прогулки. Мне тогда было двадцать один, не замужем еще, но детей я всегда любила. Хотя за консьержа вышла только через десять лет.
В ту пору Хульда была «просто дворниковой дочкой», которая в случае чего приходила на помощь. Она всегда находилась рядом и заботилась о малышке Сесилии, когда никто другой не мог.
Хедвиг крутилась как белка в колесе. Посещала разные курсы по искусству, рисунку, живописи. Иногда на несколько недель уезжала в Стокгольм и там тоже ходила на курсы. Но и дома бывала подолгу, писала на кухне пейзажи. Делала за городом наброски, а дома прописывала до готовности. Виды из окон квартиры тоже не раз писала. Очень изящно и красиво. У Хульды в комнате висит подаренная ею картина.
Когда была дома, Хедвиг всегда держала малышку при себе. Она прекрасно относилась к Сесилии, никогда не нервничала, не раздражалась, хотя девчушка поминутно ее теребила, елозила под ногами и мешала работать. С Хедвиг ребенку было гораздо лучше, чем с Агнес, которая, увы, смотрела на Сесилию прежде всего как на кару за позорный поступок. Так, по крайней мере, думала Хульда.
– Другие времена… И никакого выхода. Стоило кому забеременеть, как вся округа принималась высчитывать на пальцах, шептаться да шушукаться. А если бедняжка оставалась незамужней, люди вовсе не знали пощады. Принесла в подоле, вот пусть-ка теперь и испробует, что такое стыд. Поэтому Агнес тоже можно понять. Нелегко ей приходилось. Хедвиг-то было проще, она ведь всегда могла сказать, что ребенок не ее, а Агнес.
– Сесилия Агнес, то бишь Агнесина. Теперь понятно, как все это связано.
Нора посмотрела на фотографию. Мало что разглядишь. Но, так или иначе, этот ребенок вырос в той квартире, где сейчас живет она сама. И имя вовсе не двойное, она ошиблась.
– Да, мы говорили Сесилия Агнес, чтоб не возникало недоразумений.
Хедвиг хотела стать художницей, а в те времена любую девушку, которая занималась искусством, сразу записывали в распутницы.
Как и таких, что работали в ресторанах. Иначе говоря, и Хедвиг, и Агнес слыли любительницами приключений. И сосед, молодой врач, не без умысла их обхаживал. Но Хедвиг такие вещи насквозь видела. Она была человек необыкновенный, по всем статьям. Натура самостоятельная, своеобразная. Всякий, кто ее знал, проникался к ней уважением. Однако замуж она так и не вышла, хотя возможностей хватало, было бы желание.
Хульда умолкла и на секунду задумалась, потом сказала:
– Хедвиг была чуток ясновидящей. Возможно, в этом все дело. Видела она дальше других…
– Ясновидящей? Как это? – Нора насторожилась.
– Она словно бы обладала шестым чувством. Только вот не хотела его замечать.
– И в чем это выражалось? – Нора непременно должна разузнать побольше.
Но Хульда мало что могла сказать. Помнила только, что у Хедвиг бывали внезапные озарения, когда она заранее в точности знала, что произойдет. Зачастую речь шла о сущих пустяках, она вдруг случайно упоминала о чем-то, а после выяснялось, что попала в яблочко. Сама Хедвиг наверняка об этом не догадывалась, иначе бы следила за собой и помалкивала. Она была не из таких, кто пускает пыль в глаза. Оттого ее слова всегда принимали всерьез, ведь, как правило, она оказывалась права.
– А ее это не пугало?
– Нет, она только смеялась. Внимания не обращала на такие вещи. И говорить о них не любила. Больше я ничего не знаю.
Пришлось Норе тем и удовольствоваться.
Сесилией Хедвиг во многом занималась, пожалуй, из чувства долга. Но в первую очередь, конечно, потому, что вправду любила девочку. Порой целыми днями с ней играла, забыв обо всем на свете. Она вообще с увлечением отдавалась всему, что делала. Дни, когда она играла с Сесилией, были счастливыми для обеих. Они вместе рисовали красками и карандашами, пели и танцевали. Душа радовалась – смотреть на этих двоих, самозабвенно погруженных в игру.
Сесилия, понятно, очень привязалась к Хедвиг. Несколько раз Хедвиг писала портреты девочки или изображала ее фигурку на фоне пейзажа.
Одно время Хедвиг занималась скульптурой и сделала тогда для Сесилии настоящую куклу. Подлинный шедевр. Правда-правда, ей удалось воплотить в этой кукле душу девочки.
– Как посмотришь, так прямо мороз по коже. Меня от этой куклы в дрожь бросало – ну чисто живая Сесилия.
– Знаю. Эта кукла у меня.
Хульда изумленно воззрилась на Нору.
– У тебя? Как же это?
Нора рассказала все без утайки: про телефонный звонок, из которого мало-помалу стало ясно, что им с Дагом надо съездить в Стокгольм и забрать куклу в одном из магазинчиков Старого города.
Хульда с улыбкой покачала головой.
– Вот видишь! Хедвиг верна себе.
