Душная южная ночь охватила просторы Таджикистана и Афганистана. На границе между этими странами стояла непроглядная темнота. Лишь крупные яркие звезды мерцали на небе. Именно в это время человек на надувной резиновой камере переплывал Пяндж, направляясь к афганскому берегу. Он плыл, помогая себе размеренными движениями рук, загребая воду веслом без единого всплеска. Можно было подумать, что человек совершает безобидную лодочную прогулку, а не нарушение государственной границы.
Приблизившись к берегу, человек соскочил с камеры, укрепил ее в камышах — наготове были два больших камня, — после чего, потягиваясь и потирая поясницу, вышел на берег.
Это был Селим, младший брат Хакима Сангина, главного охранника самого известного в этих краях политика — Надир-шаха. Он едва отдышался, как сам Хаким возник из темноты, быстро подошел к нему, обнял, молча поздравляя с благополучным возвращением. Потом выпустил его из своих объятий, ожидая, какие новости сообщит ему брат. Тот начал с главной, мучившей его всю дорогу:
— Плохо, брат, очень плохо. Наш друг сказал, что пограничники нашли героин. Причем целиком — всю тонну.
— Как же так? — оторопел Хаким. — Ты же встречался с пограничником, который говорил про часть. Получается, неверный все нам наврал?
— Нет, я думаю, он сам не знал точно. Сначала одни взяли часть, а потом другие случайно наткнулись на остальное.
— Вот несчастье так несчастье. Страшно подумать, что с нами сделает Надир-шах.
— Да, паршиво, — подтвердил Селим. — Однако, брат, нам нельзя опускать руки. В ущелье поставлена слабая охрана — всего несколько мальчишек. Они должны привезти героин на заставу и там уничтожить, официально, с бумажками. То есть нам дан шанс спасти положение.
— Я немедленно отправлю людей, но много собрать не успею. Где взять быстро много людей? А тянуть с этим нельзя.
— Конечно, но и лишних не надо. Двадцать человек вполне хватит. Главное, чтобы среди них были снайперы и гранатометчики.
— Не будь жадным — двадцать. Как вы унесете такой груз, когда там тысяча килограммов?!
Однако Селим упорно стоял на своем. Теперь в разговоре с братом он нет-нет да переходил на поучительный тон — словно старший разговаривал с младшим. Хаким этого терпеть не мог и в другое время наорал бы на него так, что у Селима душа в пятки бы ушла. Но сейчас было не до таких тонкостей. Поэтому он вынужден слушать уверения младшего брата:
— Унесем. Только пуштунов не бери, мы с ними перегрыземся!
— Э, да ты просто не хочешь делиться, готов рисковать. А как же мины?
— Что — мины? Пограничники спустились в ущелье сверху. Попробуем так же. Чем мы хуже?!
— Хорошо. — Хаким поморщился. — Завтра утром люди будут готовы. Поведешь их предельно осторожно. Чтобы вернулись без потерь.
— А как нам быть с новым информатором? — вспомнив, спросил Селим. — Теперь он вроде не нужен.
— У Надир-шаха имеется план на этот счет. Пока же действуйте, как будто мы ничего не знаем. Слава Аллаху!
— Аллах акбар!
Братья обнялись, после чего Хаким пошел к машине, а Селим побрел назад, к реке.
Днем в кишлак приехал военный «Урал». Машина притормозила на стоянке возле площади, там стояли пара фур и автобус. Пыльные и обшарпанные, они расположились нос к носу и напоминали доисторических чудовищ, в недоумении остановившихся друг перед другом. Их водители, видимо, только что перекусили и теперь курили у входа в чайхану. Туда же направился вышедший из «Урала» прапорщик Федор Иоганнович Мюллер. Обычно обстоятельный, невозмутимый, даже флегматичный, сейчас же он оглядывался по сторонам, словно опасаясь слежки.
Чайхана относилась к тому редкому типу зданий, которые кажутся маленькими снаружи и удивляют своими большими размерами, когда оказываешься внутри. Посетителей в чайхане было мало, зато хватало грязной посуды, которую не успели убрать после пообедавших водителей. Прапорщик заказал только суп. Он уселся за столик и вяло ворочал ложкой в тарелке, — видимо, не очень-то был голоден. Из кухни выглянул Амир — в белом фартуке, с перепачканными мукой руками. Он вопросительно посмотрел на прапорщика, — мол, не нужно ли чего. Тот понял безмолвный вопрос и отрицательно помотал головой.
Мюллер нервно оглянулся на двери, посмотрел на часы, а подняв взгляд, обнаружил сидящего напротив Ровшана Сангина. Прапорщик даже вздрогнул от неожиданности, не понимая, откуда так быстро и незаметно тот возник. Афганец был одет не в привычный камуфляж, а так же, как все местные работяги: в джинсы и рубашку с короткими рукавами. Он приветствовал Мюллера задушевным голосом, радуясь встрече. Прапорщик, наоборот, отвечал неохотно, как бы сожалея о том, что увидел собеседника рядом с собой.
Некоторое время они вели ни к чему не обязывающую светскую беседу, говорили чуть ли не о погоде. Ровшану первому надоело ходить вокруг да около.
— Федор Иоганныч, вы понимаете, что я не случайно попросил вас о встрече. Потеря такого количества товара — для нас огромная неприятность. Помимо всего прочего это происшествие может плохо отразиться на нашей семье. Хозяин намерен забрать наших близких родственников в рабство, а то и сделать с ними что-нибудь похуже — он на все способен. Мы понимаем, что потерять часть лучше, чем потерять целое. Поэтому мы готовы пойти на жертвы. Мы готовы заплатить вам значительную сумму, лишь бы помогли вызволить захваченный пограничниками товар.
— Да вы что! — сказал Мюллер. — Я и потратить не смогу такие деньги. Удивятся, откуда они вдруг у меня появились. Начнут копать — и все обнаружится. Нет-нет, и не уговаривайте.
Однако афганец был настроен по-боевому. Он принялся усиленно уговаривать прапорщика, объяснял, что деньги будут переданы его семье, это отсюда далеко, никто не сможет увязать их появление с действиями Мюллера на границе. В конце концов Ровшан добился своего — прапорщик согласился. Попрощавшись, довольный моджахед быстро покинул чайхану, спеша сообщить об успешных переговорах соратникам.
После его ухода Мюллер попросил мальчишку принести ему водки. Тот принес в пиале — другой посуды для жидкостей здесь не держали. Выпив пиалу, прапорщик попросил еще одну. Вторую выпил до половины и склонился над ней в тяжкой задумчивости. Если бы спросить Федора Иоганновича, о чем он думал, тот затруднился бы с ответом. В голове мелькали беспокойные, словно птицы в клетке, мысли. Перед глазами возникали картинки из прошлой жизни — той, когда все было легко и понятно, не нужно было ничего скрывать, можно было ходить с гордо поднятой головой. Теперь же он опустился до того, что ради собственной выгоды ведет переговоры с врагами.
Он долго сидел молча — до тех пор, пока кто-то не подсел за его столик. Прапорщик взялся за пиалу и вдруг застыл с протянутой рукой — напротив него сидел начальник заставы.
— Гансыч, а я смотрю и глазам своим не верю: ты ли это? Обычно ты относился к подобным заведениям без одобрения и вдруг — собственной персоной. Ай-яй-яй…
