— Дождись меня. Просто дождись, и все.
Она уже и простила все, и сдалась, и во всем уступила. В объятиях друг друга им показалось, что все вернулось, что они опять навсегда вместе.
— Ты глупостей не натворишь, Костенька?
— Нет. Никому тебя не отдам.
— Поклянись, что не сделаешь глупостей. Ни себе, ни ему ничего не сделаешь…
Сказала и тут же поняла, что совершила ошибку. Клейменов отстранился от нее и посмотрел в беспокойное лицо. Ему не понравился такой настойчивый тон. Она знает, что говорит. Знает, за кого боится, за кого просит. Капитан похолодел от ненависти — к себе больше, чем к ней. Он уже возненавидел свое слюнтяйское признание, слезы.
Катерина еще удерживала руку на его плече.
— Убери руку, — отрывисто произнес он.
Ей показалось, что вот-вот муж разразится руганью, и она отдернула руку с его плеча. Его взгляд становился страшным. Катерина совершила ошибку, избежать которой было так трудно. Теперь уже ничем не поможешь, и все-таки она попыталась смягчить ситуацию:
— Что с тобой? Ты не понял меня.
— Господь не велел клясться, — сказал капитан, не глядя на жену. Он взял ее чемоданчик и сумку и понес к вертолету. Отдал пилоту, который погрузил их в глубь салона.
— Ты не понял меня, — повторила Катерина.
— Мягкой посадки, — ответил он. Она с помощью пилота забралась в салон вертолета. Оглянулась — муж удалялся быстрыми шагами. Она смотрела вслед, не решаясь его окликнуть.
Когда затрещал двигатель вертолета, Клейменов в растерянности остановился. Вся злая энергия сама по себе выходила из него. Он обхватил голову руками и с отчаянием шептал: «Что делать? Что делать?» Спрашивал и не находил ответа.
Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, они впятером собрались на пустыре в окрестностях поселка. Шарипов привел своих сторонников — Хуршета и Амира. Вместе с Мансуром пришел и рвущийся в бой сержант Самоделко. Назар темпераментно и многословно изложил свой план освобождения дочери. Суть его заключалась в простом нападении на дом, которое он громко именовал штурмом. Финал операции, по его словам, выглядел так:
— В это время мы с Мансуром входим со стороны сада, я знаю, где там перелезть, и бьем морду самому Аюбу. Когда рядом нет холуев, он трус, это любой скажет! А их нет, потому их в это время молотят сержант и Хуршет. Они оба ребята хорошие, только еще мальчишки, поэтому Амир, настоящий мужчина, им поможет.
Самоделко слушал его, снисходительно ухмыляясь и переглядываясь с капитаном, мол, чего возьмешь с этих штатских, никакого понятия о тактике и стратегии.
«Настоящий мужчина», покуривая, немного в стороне от всех, с виноватой улыбкой резонно заметил:
— А если ее там нет?
Назар, осекшись, не понял Амира.
— То есть как это — нет? Куда ж она делась?
— Ну, мало ли… Мы врываемся, колотим почем зря, молотим, а Лейлы там нет.
Однако Шарипов отвергал все домыслы, кроме собственных, упорно повторяя:
— Нет, она там. Куда ей деться?
— Вообще-то черный джип точно туда приезжал, — подтвердил Самоделко. — Я этот след запомнил.
— Ты только не обижайся, Назар, — сказал «настоящий мужчина», — лично я никуда морды бить не пойду. Я бы с удовольствием, но ты уедешь отсюда, Мансур уедет, а у меня тут семья, бизнес, мне тут жить дальше. Я вас всех люблю и уважаю, но не пойду, прости. Сам понять должен.
Мигом растеряв воинственный пыл, Назар в замешательстве посмотрел на Хуршета.
— Я пойду с вами, Назар, куда угодно пойду.
— Спасибо, сынок. — Он повернулся к Самоделко. — А ты как, сержант?
— А мое дело телячье, — задорно ответил тот. — У меня командир есть. Если он скажет, я тоже куда угодно пойду, и еще дальше. Во всяком случае, руки чешутся.
Теперь все взгляды устремились на задумавшегося Мансура. Некоторое время он молчал, машинально пощипывая усы, потом сказал:
— Теперь меня послушайте. У нас нет законных оснований входить в чужой дом…
Шарипов, вспыхнув, перебил его:
— Как это — нет?! А моя дочь?!
— Подождите, Назар. Законных оснований нет. Тем более что пограничники — это не милиция. Поэтому то, что вы предлагаете, — типичное уголовное преступление.
— А что они делают — не преступление?! — опять не сдержался Шарипов, но, перехватив укоризненный взгляд Мансура, стушевался: — Все, молчу, молчу, говори.
— При желании Аюб-хан даже может вызвать милицию, и нас всех арестуют. А мы и возразить ничего не сможем, потому что вы, Назар, не заявили о похищении, что, кстати, обязательно нужно было сделать. — Он жестом остановил попытку Назара возразить. — Знаю, знаю: милиция не связывается с такими, как Аюб-хан. Это в какой-то мере вас оправдывает. Кроме того, Амир прав: Лейлы там вполне может и не быть.
— Что же нам — вообще ничего не делать? — спросил учитель. — Так и сидеть сложа руки?
— Нет, почему же. Кое-что нужно предпринять, даже необходимо. Только следует действовать не так… — У Мансура чуть не вырвалось «глупо», — прямолинейно. Во-первых, все гражданские из такого налета исключаются. Вы меня поняли?
— Кроме меня, — не удержавшись, вставил Назар.
— И меня, — добавил учитель.
— Повторяю: все гражданские, и вы в том числе. Больше это не обсуждается.
— Но ведь я отец!
Самоделко, возмущенный таким «гражданским бардаком», командным окриком прервал прения:
— Что вы тут спорите, уси-пуси, джага-джага! Раз командир сказал — все, заметано!
Он оглянулся на капитана, ожидая одобрения своим действиям, однако Аскеров спокойно продолжил:
— Рядовые, сержанты и старшины тоже исключаются.
Тут уж Самоделко забыл о воинской дисциплине. Он пытался протестовать против такого решения, пытался доказать необходимость своего присутствия. Дело кончилось тем, что Мансур приказал:
— Товарищ сержант, быстро следуйте в отряд, пока Клейменов не уехал, и оставайтесь в расположении заставы. Бегом, а то опоздаешь.
Самоделко с неохотой пошел прочь, на ходу бормоча: «За что боролись, на то и напоролись». Отойдя на некоторое расстояние, он услышал, что командир позвал его:
— Самоделко! Виктор!
Изумленный сержант оглянулся, не веря, что командир вот так запросто назвал его по имени. А тот сказал:
— Спасибо тебе.
Подавив желание отдать честь, сержант понимающе кивнул и ушел. Простые слова капитана были ему дороже всяких громогласных похвал перед строем.
Мансур обратился к оставшимся соратникам:
— Ну и поскольку все это случилось из-за меня, то я и пойду к Аюб-хану. Причем пойду один.
