Она приблизилась мгновенно и бесшумно. Потом он почувствовал прикосновение мохнатой ткани ее халата к руке и через секунду – жаркие, жадные губы на своих губах.
– Ты этого хотел? – шепотом спросила она.
– Да! – не задумываясь, позабыв о своей нерешительности, ответил он.
Глава 10
Он лежал рядом с ней, блаженно раскинув руки, не желая думать ни о чем, боясь движением или словом прогнать это невесомое состояние абсолютной безмятежности.
Она чуть приподнялась на локте, включила мягкий свет ночника и сказала:
– Я тебя вспомнила. Летом ты смотрел не так. Ты смотрел презрительно.
– Я? – изумился Алик. – Ты путаешь!
– Нет. Я помню. Меня это разозлило, и я заставила тебя смотреть по-другому.
Алик рассмеялся:
– Может быть.
– Между прочим, как тебя зовут?
– Алик.
– А меня…
– Лика, – перебил он. – Знаю.
– Откуда? – удивилась она.
– Из записки. Там, у телефона.
Похоже, ее нисколько не возмутило то, что он прочитал записку. Он осмелел и поинтересовался:
– А кто такой Валерий?
– А вот это уже ни к чему, – мягко, с улыбкой ответила она. – Валерий – это Валерий, ты – это ты. Давай договоримся сразу – никаких обязательств, никакой любви, никакой ревности. У каждого своя жизнь, и не нужно задавать друг другу лишних вопросов. Мне с тобой хорошо. И тебе со мной. Да?
– Да, – ответил Алик и в который раз за этот вечер удивился сам себе: ее слова воспринимались им так же легко, как она их выговаривала.
Никакой любви, никакой ревности. Этого он и хотел. Он не хотел любить, не хотел ревновать. Он хотел только наслаждаться и не терять безмятежности.
Кажется, их желания совпадают. И это здорово! И легко. И не требует никаких усилий.
– Что замолчал? Обиделся?
– Нет. Думаю.
– Думать вредно, – засмеялась она. – Где ты работаешь?
– Коммерсант, – нехотя ответил он, потому что возвращение к мыслям о работе разрушало невесомость.
– Без вопросов! – тут же откликнулась Лика и ласково провела пальчиком по его груди.
Она поняла его с полуслова, по интонации поняла, что не нужно спрашивать о работе! Это открытие снова наполнило Алика восторгом и благодарностью.
– Вообще-то я историк, – сказал он сам.
– Это скучно! – заявила Лика.
– Может быть, – согласился Алик. – Знаешь, у нас почти одинаковые имена.
– Как это?
– У меня «А» в начале, у тебя – в конце. А в середине у обоих «лик».
– Какой еще лик? – не поняла она.
– Не знаю, – засмеялся Алик. – Может быть, общий. А может, у каждого отдельный. «Лик» и «лик» – два лика, двуличность. Но это не про нас. У нас хороший «лик», правда?
– Ты бредишь?
– Нет, философствую.
– Не хочу. Скучно, – чуть капризно сказала она. – Не люблю умников. С ними всегда скучно.
– Хорошо, – отозвался Алик. – Я не буду умником. Я буду совершенным дураком. Подходит?
– Вполне, – весело поддержала Лика. – Ты смешной.
– Мне нравится запах твоих духов. Как они называются?
Лика произнесла какое-то длинное название, которое Алик тут же забыл.
Он ушел от нее около полуночи.
– На ночь не остаешься? – поддразнила Лика. – Жена беспокоится?
– Без лишних вопросов, – тут же откликнулся Алик.
– Молодец, усвоил. Ну, пока!
– Когда мы увидимся?
– Позвони в пятницу, что-нибудь сообразим.
Алик еще раз ощутил головокружение от ее поцелуя и вышел на ночную улицу. Сказка кончилась, его окружала жизнь, и он почувствовал страшное раздражение на жену. Лика угадала: ночевать нужно дома, чтобы не осложнять и без того сложные отношения.
Он стоял на автобусной остановке. До дома – двадцать пять минут, холод собачий, скоро двенадцать, и автобусов нет. Ни автобусов, ни троллейбусов. А вдруг уже и не будет сегодня?
Алик огляделся – на остановке топталось еще человек семь. Значит, надежда на последний автобус есть.
Сколько раз Кит уговаривал его купить машину! А он не сдается – машин боится с детства. В детстве мальчишки считают за счастье посидеть в водительском кресле и подержать в руках руль, но Алика в детстве укачивало, а кресло пахло бензином, табаком и еще чем-то таким тошнотворным, что сразу портилось настроение.
Ну и дурак, что не купил машину! Теперь вот с каждой секундой портится настроение оттого, что хочется в тепло.
Только не в то тепло, куда он едет. Там тепло, там привычно, но там Иринка, и этим все сказано.
Хочется назад, к Лике, к мечте, в теплый мягкий свет ночника.
На морозе мгновениями казалось, что Лики вообще не было, что она ему приснилась в обманчивом и насмешливом сне. Может, все это нарисовало его воображение, все это – издевательство над его страстным желанием любви и тепла?
По ряду полупустых остановок шел мужичок, предлагая всем «мешочек смеха». Откуда он взялся в полночь? Кому сейчас нужен его «смех»?
Но Алик ошибся – на соседней остановке парень купил «мешочек» для своей девушки, и они вместе весело расхохотались, включив его.
Мужичок подошел к остановке Алика. «Мешочек» в его руках надрывался захлебывающимся, неестественным, механическим смехом. Алик и раньше не понимал юмора в этом примитивнейшем человеческом изобретении, а сейчас просто ощутил приступ бешенства. Хотелось убежать, заткнуть уши, стукнуть этого мужичка, но только не слышать скрипучую издевку «мешочка».
«Так тебе и надо», – грохотал смех.
«Так тебе и надо, – шипел он. – Куда едешь? Домой! Домой? Ха-ха-ха! Домой!»
Подошел автобус, народ радостно закопошился, и мужичок наконец исчез. В автобусе было холоднее, чем на улице, но Алик уже не обращал на это внимания. Он прислонился лбом к ледяному, узорчатому стеклу и заставил себя остыть.
Он открыл дверь своим ключом, стараясь не шуметь, но радостный визг Гани разбудил Иринку.
Этого пса на прошлый Новый год подарил им Кит.
– Это афганская борзая, чистопородная.
На чистопородного афгана он уже тогда не тянул, ребята посмеялись и тут же окрестили щенка Афганом. Он подрос, и от «чистопородной афганской борзой» осталась только выразительная морда и высокие, стройные лапы. И кличкой «Афган» постепенно стали пользоваться все реже и реже, превратив Афгана в Ганю.
– Чего ты так поздно? – зевая, осведомилась Иринка.
