Я на Бориса посмотрел, взглядом спросил: «Кто это?» Он говорит:
— Валя, я к тебе друга привел.
Губы солдата чуть шевельнулись. Знакомо так. Верхняя губа немножко в гармошку собралась. Валя?! Валька Боровиков? Дружок мой школьный?!
Сколько ж лет прошло, как мы не виделись? Лет шесть, пожалуй. Я и не знал о нем ничего все эти шесть лет.
Не могу я даже сейчас понять, что в моей душе творилось в эти секунды. Плакать хотелось. И от радости, что встретились, что жив Валька, что я жив. И от жалости — живого места на дружке моем война не оставила.
Хорошо, Борис помог. Стал о Вальке рассказывать да о том, как наше с ним общее школьное детство выяснилось.
Я слушал, а сам молчал. И Валька молчал. Улыбался только. Вымученно так, больно ему улыбаться, верно.
— Как твои? — наконец с трудом произнес он. — Жена? Дочка?
— Погибли, — ответил я. — Под бомбежкой.
— А я один. Не успел жениться. Теперь уж не придется. Обгорел в танке. Ослеп.
— Ослеп?!
— Никогда видеть не буду.
Долго ли мы говорили? Наверное, долго. Валька мне рассказывал о своем последнем бое. О том, как вел танк, а глаза заливала кровь. Его сначала осколком ранило в голову.
Три танка подбил их экипаж, вел Валька уже почти вслепую. Командир экипажа командовал, направо или налево.
А потом в их танк попал снаряд. Наводчика убило сразу. Танк загорелся. Командир вытаскивал Вальку, на котором загорелась одежда. Пламя едва сбили. Ожоги по всему телу. И слепота.
Не человек теперь, а безглазое бревно, — пожаловался Валька.
Я его успокаивал, Борис даже подшучивал.
Встанет, мол, на ноги, еще не одну красавицу с ума сведет, вот только в тыл отправится.
— Отвоевал, — соглашался Валька. — Отвоевал. А жаль.
Я смотрел на этого обгоревшего, ослепшего танкиста, слышал знакомый Валькин голос, и никак в голове моей не укладывалось, что этот раненый — Валька, такой подвижный, озорной, веселый.
Покорежила нас всех война. Об этом ли мы думали в школе, когда мечтали, что станем командирами, летчиками, танкистами? Невозможно нам, мальчишкам, тогда было представить, что такое война, как она калечит. Не могли мы тогда знать, кто живой останется, кто погибнет, а кто вот так, как Валька — ни живой, ни мертвый.
Наш разговор сестра прервала. Вошла в палату да на нас с Борисом накинулась:
— Тяжелораненому покой нужен!
Не поспоришь. Я через бинты Валькину руку легонько сжал, а он снова верхнюю губу в гармошку собрал. Увидимся ли когда-нибудь? Выживем ли?
Глава VI
Клад
Ребята шарили руками под толстыми узловатыми корнями. — Ничего нет, ничего нет, — лихорадочно шептал Толик.
Лешка искал молча. Он то и дело испуганно оглядывался: не идет ли служитель. Но служителя не было. Наверное, он исполнил свою угрозу — отвел пацана к директору парка.
— Ну и траншею мы тут раскопали, — ворчал Толик.
Теперь все корни были засыпаны землей, приходилось разгребать.
— И этот еще постарался! Могилу какую-то выкопал своей лопатой!
— Не болтай, — посоветовал Лешка. — Ищи.
— А я что делаю, по-твоему?
— Времени мало.
— Да не бойся ты, успеем.
Лешка нащупал еще один корень. Под ним была нора. Иначе не назовешь. Лешка даже подумал, что оттуда вылезет какой-нибудь зверек или змея, поэтому сначала ткнул в дыру веткой и прислушался. Ни шороха, ни шипения. Лешка опасливо полез в нору рукой. Рука ушла почти по локоть. Пальцы нащупали сначала сухую траву и листья, а под ними — что-то железное.
— Есть!
— Что там?! — тут же подскочил Толик.
— Не знаю. Коробочка, что ли?
Вытащить находку было не очень просто. Тот, кто прятал, постарался укрепить ее в норе.
Толик в нетерпеливом азарте оглянулся и на секунду застыл: в конце аллеи показалась фигура смотрителя. Быстрым шагом тот направлялся к дубу.
— Черт! — пробормотал Толик. — Поторопись! Тот мужик возвращается!
Лешка занервничал и изо всех сил рванул находку на себя. В маленькой железной коробке что-то глухо громыхнуло.
— Наверх! — скомандовал Толик и потянул Лешку за рукав.
Лешка сунул коробочку в карман, послушно уцепился за толстую ветку и подтянулся. Так и скалолазом сделаться недолго! Интересно, все каникулы придется куда-то карабкаться, за что-то цепляться, зачем-то лезть наверх? Вот уж никогда не мечтал стать альпинистом!
Однако страх перед грозным парковым служителем подстегивал, и Лешка в одно мгновение взлетел вслед за Толиком в большое «гнездо», сплетенное из ветвей старого дуба.
— Здесь он нас не найдет, — уверенно прошептал Толик. — В тот раз меня не заметил. Давай коробку!
Лешка сердито отмахнулся:
— Да тише ты! Он услышит голоса или шорох, тогда будет нам с тобой клад. До сих пор ухо болит!
Толик внял Лешкиным предостережениям и замер.
Лешка с беспокойством оглядел убежище. Кругом листья и толстые ветви. Не сказать, что слишком надежно. Листья все время колышет ветер. Наверное, снизу можно заметить спрятавшихся.
Ладно, лучше все равно ничего не придумаешь. Главное — не шевелиться.
Лешка почувствовал, как затекает неудобно поджатая нога, поморщился, но не шелохнулся. Он даже на всякий случай покрепче сжал в кармане коробочку, чтобы она не звякнула нечаянно.
Служитель возвращался к дубу быстрым, решительным шагом, наверное, в надежде найти еще кого-нибудь из малолетних вредителей. Он сразу приметил помятые кусты шиповника, рванул к ним, но никого не нашел.
— Черт знает что такое! — громко сказал он, осматривая поврежденный кустарник. — Эти пацаны вечно суются, куда их не просят!
Потом подошел к дубу и посмотрел на вырытую яму.
— Вот бездельники! — Он схватил брошенную мальчишкой лопату и быстро закидал траншею комьями земли.
Потом наклонился к самым корням, ощупал их и, кажется, разозлился еще больше, потому что в ярости отшвырнул лопату, схватил свой шланг и потащил его по аллее, забыв полить еще одну клумбу.
— Этот придурок-кладоискатель, наверное, корни у дуба повредил своей лопатой, — предположил Толик, спускаясь вниз. — Видал, как он корни осматривал? Главное, как раз в том месте, где тайник был. Хорошо, что мы коробку успели вытащить, а то не видать бы нам ее, как своих ушей.
— Да он бы на нее и внимания не обратил, — возразил Лешка.
— Ну да! Подумал бы, что это мы ее туда запихали, чтобы совсем дерево уничтожить!
