Эшелонам освобождают пути. Не считаясь ни с чем. В тупики отгоняют вагоны с купеческими грузами, останавливают на несколько суток пассажирские поезда. Пропускают нас. Чтобы потом принимать обратно — искалеченных и убитых.
Нет-нет, Сонечка! Я вернусь. Я верю, я знаю, что вернусь. Хотя бы потому, что мне еще о многом нужно поговорить с Вами.
Спасибо Вам за Ваши молитвы. Не знаю, как Бог, а я их слышу.
Ждите родителей, не отчаивайтесь. Они живы и здоровы.
Они Вам обо всем, что творится, и расскажут. О том, что я в своем сумбурном письме, в трясущемся вагоне, в полутьме и вспомнить не могу.
Прошу Вас, Сонечка, не забывайте меня в этих эшелонах! Ни Вы, ни Костенька! Я вас обоих нежно люблю.
Ваш Николай.
6 августа 1914 года».
Глава VII ФРАНЦУЗСКИЕ ПИСЬМА
— Димон, ты должен внести свой весомый вклад в расшифровку писем! — возвестил Генка.
Димкино лицо вытянулось от неожиданности:
— Какой вклад?
— Осталось три французских письма. Ты их должен перевести.
— Я?!
— Ну а кто же? Ты же у нас французский изучаешь.
— Гений, у тебя крыша съехала с этими письмами! — возмущенно заорал Димка. — Я не могу по-французски!
Генка рассмеялся. Французский язык и его друг — это была отдельная история.
* * *
В пятом классе, когда вводили иностранный, группы поделили сами учителя, ни с кем из ребят не советуясь. Так Генка попал на английский, а бедняга Димка — на французский.
У Димки началась паника — какие контрольные он напишет без Генки? И вообще, что он поймет, если друг не объяснит?
А тут еще «француженка» вредной оказалась. Звали ее Антониной Егоровной. Она была длинная, морщинистая, с выпирающими лошадиными зубами.
Димка уверял, что она никогда не смеется и даже не улыбается. Генка верил, потому что на Димкин счет у нее не было причин улыбаться.
Димка проявил на французском удивительную тупость, даже для него чрезмерную. Он отказывался понимать, что буквы могут произноситься по-другому, и никак не запоминал новые слова. Даже алфавит стал для него не камнем, а скалой преткновения.
В свою очередь, Антонина Егоровна объявила Димке войну и ставила исключительно двойки.
Димка просил у Генки защиты, но Генка защищать отказался:
— Я ее боюсь! Она как посмотрит! Я тут же кроликом становлюсь перед удавом! Я не буду с ней говорить!
Димка обиделся.
Вот тебе и друг! Не может с учительницей поговорить, чтобы она Димку на английский отпустила!
Но Димка зря так думал о друге.
С Антониной Егоровной лично Генка, конечно, говорить не посмел, но он попросил заступиться свою «англичанку» — молодую и очень приветливую. Она все поняла и с «француженкой» поговорила.
Но тут уж Антонина Егоровна на принцип пошла.
Это что же выходит, она не может ребенка научить французскому?! Да Димка у нее через неделю лучше Бельмондо говорить будет, с парижским акцентом!
Прошло четыре года. Димка по-прежнему мучился на французском. Двоек в четверти, правда, не было.
Парижский акцент у него, конечно, не появился. И алфавит он так и не выучил. Но более или менее стал складывать слова и даже совсем по-французски произносил букву «р».
* * *
— Если ты не поможешь, гусара смело можно отдавать тому типу.
— Почему?
— Потому что мы не знаем, зачем гусар нужен. А этот тип знает.
Димка вздохнул и почесал в затылке:
— Ладно. Давай попробую. МОН ЦХЕР АМИ НИКОЛАС. «Здравствуй, Николас», кажется.
Генка расхохотался:
— Здравствуй, Николас! Ну, француз! «Мон шер ами Николя» — так читается.
— А ты откуда знаешь?
— Толстого читаю. У него в «Войне и мире» на каждой странице эти «мон шер ами». Кстати, ты думаешь «Войну и мир» читать? Половина каникул прошла.
— Мне некогда. Расскажешь потом краткое содержание. Так как эта «шер ами» переводится?
— «Мой дорогой друг Николай».
— А дальше?
— Что дальше? Дальше ты переводить должен.
— Не. Это я не смогу.
— Ну, тогда все. Встретишь того типа, торжественно вручи ему письма и гусара.
Димка сник:
— А больше никак нельзя? Может, ты со словарем попробуешь?
— Попробовал бы. Но тут же тоже строчки размыты, буквы вставлять надо, а я откуда знаю — какие.
— А если компьютер?
— К компьютеру я все равно подпрограмму должен составлять. А как я ее составлю, если языка не знаю? С русским едва справился.
— Что же делать?
— Сходи к Антонине Егоровне. Попроси ее перевести, — насмешливо предложил Генка. — Она тебе сразу пять в первой четверти поставит. За старание.
— Антонина?! Она меня сожрет вместе с письмами! Тем более на каникулах!
— А что, на каникулах она особенно голодна?
Димка стукнул Генку, промолчал и так ничего дельного и не предложил.
Генка, конечно, письма тому типу возвращать не собирался. Если здесь есть какая-то тайна, то он, Генка, эту тайну разгадает. Во что бы то ни стало!
Как и ожидалось, от Димки толку не было. Оставались мама и Женька.
С Женькой лучше не говорить. Он все еще злится на ту выходку с Римкой.
А что такого? Все равно они провели вечер вместе. Пусть не у Жорика, а в кино, но какая разница? Даже лучше — фильм какой-то посмотрели, приятное с полезным совместили.
С мамой Генка решил поговорить вечером. Начал он издалека:
— Мам! Ты французский случайно не знаешь?
— Случайно не знаю, — улыбнулась мама. — Зачем тебе французский понадобился?
— Так. Инструкцию к игре перевести.
— Полистай хорошо инструкцию. Там наверняка есть английский вариант.
— Да нет… — Генка замялся. — Это не совсем для инструкции.
— А для чего?
— Письма старинные перевести нужно.
— Чьи письма?
— Не знаю. Мы с Димкой у его бабки в сундуке нашли.
Мама удивленно приподняла брови:
— Французские письма у Димкиной бабушки? Никогда бы не поверила, что Лилия Ефимовна писала по-французски. Что-то ты крутишь, братец! Если хочешь помощи или совета, лучше рассказывай начистоту. А еще лучше, покажи письма.
Генка подумал и рассказал все по порядку, только о гусаре промолчал.
