Звонил Виталик.
— Привет! Не спишь еще?
— Нет, — приглушенно ответил Артем, покосившись на дверь родительской спальни: мама всегда ругалась из-за таких поздних звонков.
Артем решил, что ругани лучше избежать, поэтому аккуратно подхватил телефонный аппарат и протянул шнур в свою комнату.
— Я вот почему звоню, — сказал Виталик. — Я вдруг подумал, кто же оторвал кусок записи? Кувырков?
— Может быть.
— Почему же он не вырвал весь лист?
— Не знаю.
— А может, это сделал сам Берковский?
— Зачем?
— Может, он написал имя Кувыркова, а потом понял, что ошибся?
— Короче, ты тоже решил защищать Кувыркова, — со вздохом заключил Артем.
— Я никого не хочу защищать! Я просто задаю тебе вопросы.
— Я не знаю ответа на них.
Артем положил трубку, но не стал уносить аппарат в коридор. Зачем лишний раз шуметь? Пусть телефон до утра постоит в его комнате.
Артем снова был в тупике. Раньше он полагал, что стоит только открыть имя поджигателя, и все сразу встанет на свои места. Теперь имя было установлено, а вопросы никуда не исчезали. Только появлялись все новые и новые.
За окном равномерно шумела трасса. Артем давно, с самого детства, привык к этому шуму.
Он успокаивал и убаюкивал. Глаза начали слипаться.
Артем снял очки и потянулся к кнопке ночника. Но тут ночную тишину снова разрезал телефонный звонок.
Артем поморщился и подхватил трубку.
— Алло! — сердито сказал он, но трубка молчала. — Алло! Виталька, кончай фокусы! Это ты?
Трубка молчала, и Артем уже хотел положить ее на рычаг, когда услышал тихий, шелестящий голос:
— Все кругом горит…
Артем вздрогнул и растерялся.
— Не нужно копаться в пепле… Это никому не проходит бесследно… Огонь и пепел всегда вместе…
* * *
Берковский прошел в библиотеку и сел в кресло рядом с круглым изящным столиком. Он открыл томик Пушкина и пробежал глазами несколько строчек. Потом решительно отодвинул от себя книгу.
Мозг не хотел отвлекаться, не хотел погружаться в чужие мысли, не хотел воспринимать ничего другого. Мозг был направлен на решение одного вопроса: кто и зачем поджег ночью кабинет?
Наверное, нужно обратиться в полицию, чтобы учинили следствие. Наверное, полиция очень скоро сможет назвать ему имя злоумышленника.
Но что тогда делать Кувыркову с карьерой, с творчеством, с контрактом у Данилы Степанова?
Берковский вздрогнул, в мыслях впервые назвав преступником своего лучшего друга.
Имеет ли он право брать на себя роль судьи? Имеет ли он право ставить под сокрушительный удар жизнь друга?
Но ведь Кувырков первым нанес ему удар. Сильнейший, может, даже смертельный. И можно ли после этого считать Кувыркова своим другом? Конечно, нет.
Берковский схватил карандаш, но не обнаружил на столе бумаги. Под рукой была только книга. И он быстро, лихорадочно стал писать на последней странице.
Поверять свои мысли бумаге давно вошло у него в привычку. Так было легче. Он словно выплескивал всю боль, все тревоги.
«Я не вправе никого подозревать, — писал он, — но думаю, что пожар устроил Валентин Кувырков».
В коридоре Берковский уловил голоса и прислушался.
— Барин не велел тревожить.
— Пусти, Иван, мне можно, — сказал Кувырков и решительно открыл дверь библиотеки.
Берковский вопросительно поднял глаза и отложил карандаш.
— Все хандришь? — улыбнулся Кувырков. — Так, брат, не пойдет! Что случилось, то случилось.
Берковский кивнул и жестом пригласил его присаживаться. Кувырков занял кресло по другую сторону инкрустированного столика.
— Пойдем прогуляемся, — предложил Кувырков. — Во дворе дышать нечем. Кругом дым.
Берковский молчал и в упор смотрел на Кувыркова. Секунды для Кувыркова растянулись в вечность. Он не смог выдержать пристального взгляда, смешался и отвел глаза.
— Почему ты на меня так смотришь? — выдавил он.
Берковский не ответил. Медленно, словно взвешивая и проверяя каждое слово, он произнес:
— Я хочу подарить тебе один сюжет. Для маленького рассказа. Или для большого романа. Это уж как хочешь.
— Сюжет? — удивленно пробормотал Кувырков. — Зачем?
Но его вопрос снова остался без ответа.
— Из этого может получиться неплохая забавная вещица, — усмехнувшись, продолжал Берковский. — Послушай. Думаю, что ты будешь мне очень благодарен. Один человек решил, что его друг намного талантливее, чем он сам.
Кувырков вздрогнул, а Берковский снова усмехнулся.
— Это было чистейшим вздором, но человек решил убрать своего друга с дороги. Он нашел глупый и даже смешной выход из положения. Он сжег все рукописи друга. Ночью. Когда весь дом спал. Пользуясь доверчивостью и гостеприимством хозяина.
Кувырков вскочил и зло бросил:
— Зачем ты мне это говоришь? Ты повредился в уме! Ты… Я ни секунды не намерен оставаться в твоем доме! Вели сейчас же подать лошадей до станции! Я уезжаю!
Берковский кивнул и пошел к окну. Кувырков снова упал в кресло. И тут заметил раскрытую на последней странице книгу. Его глаза остановились на словах, написанных карандашом: «Думаю, что пожар устроил Валентин Кувырков».
Он почувствовал, как внутри все задрожало, и быстро глянул на Берковского, высунувшегося в окно. Эту запись необходимо уничтожить! Но как? Треск вырываемого листа Берковский услышит!
— Иван! — прокричал в окно Берковский. — Заложи лошадей господину Кувыркову. Он уезжает.
Кувырков нервно закашлялся и, перекрывая один звук другим, торопливо оторвал кусочек бумаги со своим именем. Потом порывисто встал и шагнул к двери.
Когда Берковский вернулся к столику, Кувыркова в библиотеке уже не. было.
Берковский грустно опустил голову. Правильно ли он сделал? Или только напрасно обидел человека подозрением?
Книга по-прежнему лежала на столике. Раскрытая на последней странице. Четко и резко выделялась на бумаге карандашная запись. Но кусочек листа был оторван. Имени преступника на бумаге больше не существовало.
Берковский горько улыбнулся. Значит, его подозрения оказались верными. И теперь он не знал, что страшнее и тяжелее — лишиться всех рукописей или потерять друга.
Кувырков ехал к станции. Кусочек бумажки, торопливо сунутый в карман жилетки, жег грудь. Этот кусочек словно становился отныне свидетельством его преступления.
