– Хорошо живете, – заметил Денис. – Треть войску, треть станице, а на треть полсотни человек отдыхать поедет.
– Больше, – поправил кто-то. – Девчачья доля там тоже есть, мы просто девчонок на круги не зовем, не чин.
– Больше, – повторил Денис. – На сколько едете?
– На две недели, – произнес еще кто-то.
– И школа у вас хорошая, – сказал Денис. – В общем, я гляжу, неплохая жизнь.
– Не жалуемся, – подал голос белокурый. И показал руки. Неожиданно крепкие, мозолистые. – А батя мой крюком ходит. Не старый он, а пять лет назад как пластанул его маньчжур на восточной границе – так и все. Жилы какие-то посек. В куле односум его в станицу привез, в седло сесть не может. Так что нам наша жизнь не задаром на белый хлеб намазана.
– А в шахте кто из вас был? – спросил Денис спокойно.
Казачата притихли. Кто-то – от двери – сказал:
– Мишка поселковый у нас работал, рассказывал.
Его поддержал еще чей-то голос:
– Говорили пацаны с поселка. Страшное дело.
– Выходит, и там люди не бездельничают, работают не легче вашего? – спросил Денис. – Так что ж вы перед ними нос дерете?
– А никто не говорит, что легче, может – и трудней, – сказал рассудительно круглолицый Тоха. – Вон, за двадцать километров латифундия, мы с дядьками по делу ездили, я видел, как надсмотрщик пацана мелкого плетью бил – корзину тот уронил, фрукты подавил. Ух, я дал тогда тому! – Он засмеялся, казачата оживленно гуднули и опять притихли, потому что Тоха повел рукой. – Только не в том дело. Ни один казак над собой такого не стерпит. А эти терпят – значит, не люди они, а бараны.
– И я баран? – спокойно спросил Денис.
Тоха покачал головой:
– Ты имперец, с тебя спрос другой. Ваши из стали сделаны, так батя говорит, он ваших повидал. А эти из навоза.
– Моя мать закрыла шахты, на которых были условия хуже всего, – сказал Денис. – Теперь все будет по-новому.
– Человеку новое сердце не вставишь, – тихо сказал белокурый.
– А если б твои родные с голоду дохли – не пошел бы на шахту?! – обозлился Денис.
Белокурый усмехнулся:
– Отчего, пошел бы. Первое дело – с односумами бы уговорился, какую цену брать будем. Второе – хозяину шашку и автомат показал бы.
– А я б не пошел, – сказал плечистый парень с рыжим чубом. – Взял бы у кого. Да вон хоть у бандюков на юге. И много чего взять можно, и сходить весело.
– А они так не могут, – сказал Денис. – Они так не умеют. И мне… мне их жалко. – Денис вспомнил слова Олега: «Спаси нас, имперец…» И дерзко оглядел казачат. – Да, жалко! Я не из стали. Я человек, как они. И как вы. И там есть тоже люди, которые хотят жить, а как – не знают. И я им помогу. С вами, без вас… Только как бы вам на своих лихих конях за бортом у струнника не оказаться лет через десять!
Странно, но казачата не возмутились, только шепоток пробежал. Потом тот, рыжий, сказал:
– Сильно говоришь, как молотом бьешь. А вот что до коней… Ездить верхом умеешь?
Денис кивнул, не понимая смысла вопроса, но насторожившись.
– Вот и хорошо. Обойдешь меня над берегом – тридцать миллионов твои.
Денис поднял брови. Остальные казачата запереглядывались и зашумели. Гришка наконец подал голос:
– Лёвка, он у нас вроде как в гостях.
– А я его силком в седло не сажаю, – удивился рыжий. – И расскажем мы ему все, а, станичники?
– Брось, Лёвка, там наши ломаются!
– А чего, пускай, кто заставляет-то?!
– Да не надо, поговорили и хватит!
– А ставка-то какова!
– Его спросим! – мотнул чубом Лёвка. – Ты как, имперец?
Он не подначивал. И в глазах не было ни насмешки, ни злой подковырки.
– Что за берег? – спросил Денис спокойно.
Гришка громко чертыхнулся. Лёвка кивнул куда-то в стену:
– Правый берег. Три километра скачка. Буераки, камни, кусты… ущелье глубокое, по нему два ручья текут…
– Во! – Сидевший в переднем ряду мальчишка поднял рубашку и показал два параллельных шрама, пожалуй, более страшных, чем тот, от когтей тигра, который украшал предплечье Славки – на правом боку. – Кишки наружу вылезли, это мне еще повезло… Туда сорвался…
– Обойдешь – деньги твои, – подытожил Лёвка, жестом успокаивая мальчишку. – Нет, не так. Это нечестно. Фору даю пять минут. Забьем? – И он положил на парту сильную, плохо отмытую ладонь.
Денис обвел всех взглядом. Спросил:
– Никто не против? Потом не заноете?
– Солнцем, конем и шашкой клянусь, – сказал Лёвка. – За всех. За всех?
Последовали молчаливые кивки. Кивали все. В глазах казачат рождалось любопытство.
– Мала фора, он на наших конях и не ездил никогда, – вдруг произнес Ромка, играя кривым ножом.
Денис дерзко сказал:
– А мне и эта фора не нужна.
– Как забили, так и будем, – отрезал Лёвка. – Теперь ты клянись, что твои с нас спроса не будут делать, если покалечишься или насмерть убьешься.
– Честное пионерское, – Денис поднял руку и вытянулся в струнку. – Это будет наше дело. Мое и твое.
Подошел к Лёвке и резко опустил ладонь, хлопая ею по руке рыжего.
Лёвка поморщился и удивленно посмотрел на Дениса.
У имперца оказались стальные пальцы – такие тонкие на вид! И такой же стальной взгляд с каплей-искрой насмешки.
* * *
Честно сказать, Денис играл. Нет, он не боялся, не хватало еще! Но уверенности никакой не было. Если судить по книгам и фильмам, то мысль о борьбе за общее дело должна была стереть все сомнения и размышления. Но… увы.
Коней мальчишки взяли чужих – после коротких переговоров их привели из станичной конюшни, одинаково соловых, сильных, однолеток. Денис, уже ни на кого не обращая внимания, осмотрел своего, огладил, поцеловал в храп. Потом опустил стремена ниже. Сидеть по-казачьи он не умел, хотя и понимал, что при взятии препятствий именно казачья посадка дает преимущество.
В седло он тоже не стал взлетать, как Лёвка. Сел, плотно стиснул голыми коленками и ботинками бока коня. Шагом выехал на стартовую черту.
Ой-ей-ей!!! То, что он увидел, напоминало скорей танкодром или поле для пейнтбола. Где-то далекооооо впереди виднелись еле-еле фигурки казачат у финиша – они отправились туда сразу, как компания вышла из школы. Денис заметил, что собрались и взрослые, и не так уж мало. Смотрели с интересом, переговаривались – и никто не думал отговаривать мальчишек от их дела.
Лёвка кому-то отдал нагайку. Подъехал боком, тихо сказал:
