Денис тишком выбрался из-за стола. И почти не удивился, когда увидел, что одновременно поднялась и Настя – и пошла – безошибочно – ему навстречу.
– Здравствуй, – тихонько сказала девчонка, вставая в двух шагах от Дениса. – Ты на меня все время смотришь. Приехал и смотришь.
– Я… да… Я… тебя приехал… с праздником, – Денис мучился от сосущего желания взять ее за руки, за пальцы, за самые кончики. И чудовищно краснел, снова тупо и дико благословляя ее страшную слепоту. – Я хотел… День Девочек… поздравить… – Он с ужасом осознал, что кошмарно, противоестественно, смешно косноязычен. И хотел бежать – бежать, бросив коня, бежать – и больше никогда, никогда, НИКОГДА сюда не возвращаться.
Мальчишке понадобилось, может быть, самое сильное за всю жизнь напряжение воли, чтобы остаться на месте. Он набрал в грудь воздуха и продолжал уже тверже, почти нормальным голосом:
– Я привез тебе подарок.
– Подарок? – Настя чуть откинула голову, словно была намного ниже ростом, чем Денис – и хотела его рассмотреть как следует. Брови девчонки чуть приподнялись. – Мне? Ты?
– Да, конечно, – Денис достал из поясной сумки плоский конверт. – Вот… У вас есть, на чем пленку прокрутить?
– Магнитофонную? – уточнила Настя. – Конечно. А что за подарок?
В ее голосе прозвучало любопытство – отчетливое, хотя и тщательно сдерживаемое.
– Это надо послушать, – уклонился от ответа Денис.
– Можно сейчас, – предложила Настя.
И, не дожидаясь ответа, повернулась и направилась к дому – уверенно, разве что немного медленней, чем обычно ходят другие. Денис огляделся – на них никто не смотрел, гулянка шумела.
И пошел следом…
…С магнитофоном незнакомой марки Настя тоже обращалась так, словно все видела. И конверт взяла не глядя, и кассету извлекла легко, и вставила ее точно, и кнопку нажала уверенно.
– А что там? – снова с типично девчоночьим любопытством спросила она. Денис, пристроившись на краю скамьи и осматриваясь – в небольшой и очень аккуратной даже для девчонки комнатке Насти он был впервые, – собирался уже было ответить… но тут из вынесенных динамиков послышался голос самого Дениса – только «овзросленный» техническим ухищрением. Денис полупел-полуговорил:
Не будет места ереси в моей земле
И не найдут отступники пощады.
Костер вам за безбожие наградой,
Безумцы, закосневшие во зле!
И снова его же голос, только другого тембра:
Сегодня, ваша милость, снова ведьма,
Проклятая язычница из леса,
Творила свое злое чародейство,
Посеяв ересь в христианских душах.
– Это ты! – засмеялась Настя удивленно, но тут же оборвала сама себя, чуть наклонившись к магнитофону – слушала, как Денис… или кто?.. сказал мрачно:
– Введите…
…Я раньше видел этот чистый взгляд
На фресках храма в светлый час служенья.
Развейся, колдовское наважденье!
В чем пред тобой, о, Боже, виноват?!
Дай сил, Господь, мне духом не упасть…
Ты тяжкое послал мне испытанье.
С лицом Мадонны – ведьма на закланье…
О, велика ты, чародейства власть!
Я обвиняю, женщина, тебя
В отступничестве, черном колдовстве
И наведеньи порчи в деревнях.
По воле Господа – свершится правосудье!
И – женский голос, красивый и взволнованный:
Уймись, моя безумная душа…
Не страх виной, что сердце гулко бьется.
Судьба-злодейка надо мной смеется,
И от себя теперь не убежать.
Оковы сердца крепче камня стен.
Взвилась костром в душе любовь слепая.
О боги! Лишь на вас я уповаю,
Не дайте сил разрушить этот плен!
Ты с ненавистью смотришь на меня,
И замерзает все под сталью взгляда.
Не тронь моей души! Прошу, не надо!
Уж лучше сгинуть в бешенстве огня.
– Оййй… – выдохнула Настя и подняла ладони к губам.
– Как ослепляет эта красота!
Ужели это – дьявола созданье?
Смертельный яд проник в мое сознанье,
Не исцелиться силою креста.
Зачем она молчит, не пряча глаз?
Зачем она не ищет оправданья?
Зачем я не хочу ее признанья?
Зачем мы повстречались лишь сейчас?
Молчишь! К чему молчание теперь?
Раскаянье облегчит твою душу.
Бог милосерден к грешникам заблудшим.
Безумная, покайся и поверь!
Готова ты сознаться в прегрешеньях?
Голоса взлетали по очереди… А Денис не слышал – он смотрел на Настю, как смотрит измученный жаждой человек на кружку с водой. У него еще мелькнула логичная и ироничная мысль: «Ну тебя и развезло…» – но тут же исчезла, соскользнула в темноту по краю золотистого силуэта девчонки…
– Я расскажу тебе, как пела ночь,
Как я кружилась в сумасшедшем танце,
И как хотелось плакать и смеяться,
Как беды от костра бежали прочь…
Как сила девяти заветных трав
От хвори и напасти помогала.
Так в мире было с самого начала,
А ты в своей жестокости – неправ…
О, если бы ты мог пойти со мной,
Сложив с себя обеты и оковы.
Оставь Христу его венец терновый!
Сумей пройти свободным путь земной.
– Остановись, безумная! Молчи!
Ты смертный приговор себе пророчишь!
– Ты посмотреть на мир вокруг не хочешь,
Распятая душа твоя кричит!
– Довольно! – истошный крик.
Святая Дева, укрепи мой дух,
Не дай поддаться дьявольским речам,
Дай силу усмирить огонь греховный…
Но небеса молчат, мольбам не внемля…
– На части душу рвет бессилья крик.
Мы над бездонной пропастью застыли.
О, как мы друг без друга раньше жили?
Продлись же, вечность, – хоть еще на миг!
– Оружием Господь избрал меня,
Благословляя на святое дело.
Когда огонь обнимет это тело,
Найду ли сил не погасить огня?..
[33]
Песня закончилась, только лента шуршала. Настя протянула руку, выключила магнитофон. Стало совсем тихо, лишь со двора неслись звуки казачьей гулянки – но они были словно бы вдали.
