– Пожалуйста, дослушайте… Это не за ботинки. Научите ребят, которых я дам, работать с кожей. Вы же не только ботинки тачать умеете, верно?
* * *
Ивана Купалу в отличие от Дня Девочек отмечали и здесь. Денис сколько себя помнил, столько помнил и этот летний день – праздник летнего солнцеворота. Его отец несколько раз был «урядником» в районе, где проживали Третьяковы. С самого утра девушки собирали травы и цветы, плели венки и припасали травы-обереги – полынь, зверобой, а то и просто крапиву. На улицах Петрограда тут и там можно было встретить их – с целыми пучками на поясах. Парни срубали деревья – чаще всего вербы – высотой в два человеческих роста, ставили на местах, выбранных компаниями для проведения гуляний, чаще всего у воды. Девушки украшали дерево – «марену» (так называлось оно на родине Войко, и это название прижилось в их с Денисом отряде) или «купалу» – цветами и цветными лоскутами ткани. Под дерево прилаживали изображение Ярилы – связанную из соломы куклу величиной в половину человеческого роста с внушительным мужским достоинством, окрашенным в красный цвет. Перед «Ярилой» на блюдах раскладывали еду. Парни заготавливали дрова и складывали неподалеку от деревца два будущих костра. Один, большой – «Купалец» – иногда высотой был до второго этажа; в середине его устанавливали высоченный шест, на вершине которого крепили деревянное просмоленное колесо. Другой костер, колодцем, до пояса – «крада» – был нужен для сожжения лика Ярилы. Венки, крапиву для купания и травы-обереги складывали тоже под деревом. И около четырех часов пополудни начиналось самое интересное…
Денис знал этот обряд от и до. И очень обрадовался, когда увидел, что и тут он мало чем отличается от привычного… но сегодня ему не хотелось праздновать ни с кем – ни с родными, ни с новыми друзьями. Дениса трясло от возбуждения, когда он седлал коня, мурлыча про себя, чтобы успокоиться, как бы показать самому себе: ничего необычного не происходит:
Открывай калитку тихонько —
Слышишь, праздник-то какой?
Слышишь песен голос звонкий —
Над кострами, над рекой?
И кровь прыгала в висках в ритме много раз слышанных бубнов:
Купала – Ивана Купала,
Купала – Ивана Купала —
Купала!
Хэй-хэй!
И несколько раз ткнулся лицом в гриву Серого, чтобы унять дрожь. Денис был одет, как привык одеваться на праздники – белая рубаха с красной вышивкой по вороту, обшлагам и подолу, широкий пояс с чеканной пряжкой и ножом (не скаутским – мужским русским ножом, «полевкой»), свободные синие штаны, узкие черные сапоги без каблуков, волосы схвачены вышитой повязкой. Продолжая напевать, Денис вскочил в седло и ткнул Серого:
– Но-о!..
…Погадай мне – мне не страшно!
Видишь – там, вдалеке,
Где-то папоротник в чаще
И плывут венки по реке…
…У казаков гуляли уже вовсю. В роще, окружавшей станицу, Денис буквально наткнулся на хоровод – девчонки водили его вокруг дерева, одновременно передавая друг другу здоровенный черпак с чем-то золотистым. Парни дудели в рожки и били в бубны, а девчонки пели хорошо знакомое Денису:
Во поле было, во поле,
Стояла береза.
Она ростом высока,
Листом широка.
Как под этой березой
Лежал Кострома;
Он убитый – не убитый,
Да убрусом покрытый.
Девица-красавица
К нему подходила,
Убрус открывала,
В лице признавала:
«Спишь ли, милый Кострома,
Или чего чуешь?
Твои кони вороные
Во поле кочуют».
Девица-красавица
Водицу носила.
Водицу носила,
Дождичка просила:
«Создай, Боже, дождя,
Дождичка частого,
Чтобы травоньку смочило,
Остру косу притупило».
Как за речкой, за рекой
Кострома сено косит,
Бросил свою косу
Среди покосу…
Ромка – тот самый казачонок с табачного цвета глазами с вертикальным зрачком – вроде как ненароком задел чучело Ярилы – оно упало. Кто-то из девчонок отчаянно крикнул:
– Ярила умер!!!
Хоровод остановился. Парни подняли «Ярилу», затормошили его. Девчонки кричали:
Ой, ой! Помер он, помер!
Какой же он был хороший!
Не встанет он больше!
Ой, да как же нам расставаться с тобою?
И что за жизнь, коли нет тебя!
Приподнимись хоть на часочек!
Чучело понесли вокруг деревца, пятясь задом наперед под выкрики девчонок:
Батюшка Кострома, свет Ярила!
На кого ты нас покинул!
Закрылись твои ясны оченьки!
Денис закусил губу. Когда в годы прошлой войны под низким беззвездным небом умерли выдуманные хитрецами боги «мировых религий» – во многом вернулась прежняя вера. Та, с которой Человечество начиналось. Вера в то, что мир вокруг – живой…
Шествие между тем дошло до погребального костра, осторожно уложило «Ярилу». Костер зажгли с четырех сторон и, переговариваясь, пересмеиваясь, стали расходиться к еде и питью.
Денис не стал вмешиваться – тронул коня и проехал стороной…
…Около мазанки Мелеховых никого не было. Ну и понятно – едва ли во всей станице сейчас можно сыскать хоть одного человека, от грудных детей до стариков… Денис въехал во двор верхом. Наклонился и постучал в дверь.
Шагов он не услышал. Но через какие-то секунды из-за двери послышалось:
– Кто там?
Знакомое. Род… родное.
– Иван Купала, – ответил Денис.
Дверь распахнулась.
Настя была в праздничном наряде. На поясе висели два свежих венка – слева и справа.
– Я еле осталась, с собой все звали… – Настя подняла лицо. – Но я не верила, что ты приедешь. У вас, наверное, тоже празднуют. А ты теперь, говорят, там вообще главный… Не верила… а все равно… так… ждала.
– Дай руку, – Денис протянул ладонь.
Настя упрямо мотнула головой, вышла, притворив дверь. Направилась в конюшню и через минуту, не больше, выехала на серой кобылке – боком в седле, но ловко.
– Это моя Туманка, – сказала она, подъезжая к Денису, – узкий носок ее сапога ткнулся в носок сапога Дениса. – Я на ней езжу уже четыре года. И ни разу не падала. Поедем?
«Куда?» – хотел спросить Денис.
Но вместо этого свел пятки на конских боках:
– Поедем…
…Мальчишка и девчонка ехали речным берегом – прямо в горящий в щели между облаками и горизонтом густой алый закат, со стороны которого дул теплый упругий ветер. Откуда-то из низины, где между деревьев россыпями горели и двигались огни, неслось:
