И тогда в мгновение ока Хмельмае стали видны все трупы.
Первый, вытянувшийся вдоль матраса, тот, что покоился в ногах, еще один у окна,
с жуткой раной на шее… и всякий раз она замечала точно такую же рану на теле
Ляписа. Последнего он убил ударом в глаз, и когда она бросилась к своему другу,
чтобы его оживить, вместо правого его глаза она увидела лишь черную клоаку.
Снаружи теперь все было залито бледным предгрозовым светом,
и время от времени доносился громкий неясный гул.
Хмельмая умолкла. Рот ее дрожал, словно ей было холодно. Она
встала, машинально оделась. Она не могла отвести глаз от трупов-близнецов. Она
присмотрелась получше.
Один из темных людей, тот, что упал ничком, лежал почти в
той же позе, что и Ляпис, и их профили показались ей удивительно похожими. Тот
же лоб, тот же нос. На пол скатилась шляпа, открыв такую же, как у Ляписа,
шевелюру. Хмельмая чувствовала, что рассудок покидает ее. Она беззвучно рыдала
во все глаза, она не могла двинуться с места. Все они были копиями Ляписа. А
потом тело первого мертвеца показалось вдруг менее четким. Его контуры
подернулись темным туманом. Превращение ускорилось. Тело перед ней начало
растворяться в воздухе. Черная одежда по ниточке расползлась ручейками тени,
она успела заметить, что и тело у человека было телом Ляписа, но оно тоже
растаяло и растеклось, серый дым тянулся по полу и вытягивался через оконные
щели. Тем временем началось превращение и второго трупа. Сраженная страхом,
Хмельмая ждала, не в силах пошевельнуться. Она осмелилась взглянуть в лицо
Ляписа: раны на его загорелой коже исчезали одна за другой, по мере того как
люди один за другим рассеивались, как туман.
Когда в комнате остались лишь Хмельмая и Ляпис, тело его
стало опять молодым и красивым — и в смерти таким же, как в жизни. У него было
умиротворенное, нетронутое лицо. Тускло поблескивал под длинными опущенными
ресницами правый глаз. И только крохотный треугольник голубой стали метил
мускулистую спину непривычным пятном.
Хмельмая шагнула к двери. Ничего не случилось. Последний
след серого пара вкрадчиво соскользнул с подоконника. Тогда она бросилась к
двери, открыла ее и, мгновенно захлопнув за собой, устремилась по коридору к
лестнице. В этот момент снаружи с ужасным раскатом грома сорвался с цепи ветер,
и тяжелый, грубый дождь громко забарабанил по черепице. Сверкнула яркая молния,
и снова ударил гром. Хмельмая бежала по лестнице вниз, она добралась наконец до
комнаты Лиль и влетела внутрь. И тут же зажмурилась от ослепительной вспышки,
более яркой, чем все остальные, сразу же за молнией раздался почти невыносимый
грохот. Дом содрогнулся на своем фундаменте, словно громадный кулак обрушился
на его крышу. И вдруг, сразу, воцарилась гробовая тишина, только в ушах у нее
стоял гул, как бывает, когда слишком глубоко погружаешься в воду.
Глава XXX
Теперь Хмельмая лежала на кровати своей подруги. Сидя рядом
с ней, Лиль глядела на нее с нежным состраданием. Хмельмая еще плакала,
судорожно давясь своими всхлипываниями, и держала Лиль за руку.
— Что стряслось? — сказала Лиль. — Это же всего-навсего
гроза. Дурочка, не надо делать из этого трагедию.
— Ляпис умер… — сказала Хмельмая.
И слезы ее иссякли. Она уселась на кровати. У нее был
непонимающий вид, отсутствующие глаза.
— Да нет, — сказала Лиль. — Это невозможно.
Все ее реакции страшно замедлились. Ляпис не умер, Хмельмая
наверняка ошиблась.
— Он мертв — там, наверху, — сказала Хмельмая. — Лежит на
полу, голый, с торчащим из спины ножом. А все остальные исчезли.
— Какие еще остальные? — сказала Лиль.
Бредила Хмельмая или нет? Ее рука была не так уж и горяча.
— Люди в черном, — сказала Хмельмая. — Он пытался их всех
убить, а когда увидел, что ему никак этого не сделать, убил самого себя. И в
этот момент я их увидела. А мой Ляпис… я думала, что он спятил, но я их
увидела, Лиль, я увидела их сама, когда он упал.
— Ну и что с ними было? — спросила Лиль.
Она не осмеливалась говорить о Ляписе. Мертвом, лежащем
наверху с ножом в спине. Она поднялась, не дожидаясь ответа.
— Надо сходить туда… — сказала она.
— Я не посмею… — сказала Хмельмая. — Они растаяли… как дым,
и все они были похожи на Ляписа. Совсем такие же.
Лиль пожала плечами.
— Все это какое-то ребячество, — сказала она. — Что там у
вас стряслось? Вы, должно быть, его отвергли, и тогда он убил себя… Так?
Хмельмая ошеломление посмотрела на нее.
— Ох! Лиль! — сказала она и вновь разрыдалась.
Лиль встала.
— Нельзя оставлять его наверху одного, — пробормотала она. —
Надо спустить его вниз.
Хмельмая встала в свою очередь.
— Я пойду с вами.
Лиль в отупении и неуверенности пробормотала:
— Ляпис не умер. Так не умирают.
— Он убил себя… — сказала Хмельмая. — А я так любила, когда
он меня обнимал.
— Бедная девочка, — сказала Лиль.
— Они все слишком сложные, — сказала Хмельмая. — Ох! Лиль, я
так хотела бы, чтобы этого не случилось, чтобы было вчера… или даже сегодня,
как раз перед этим, когда он держал меня… Ох! Лиль…
И она побрела за ней следом. Лиль вышла из комнаты,
прислушалась и, решившись, стала подниматься по лестнице. Наверху слева
располагалась комната Хмельмаи, а справа — комната Ляписа. Вот комната
Хмельмаи… а вот…
— Хмельмая, — сказала Лиль, — что произошло?
— Не знаю, — сказала Хмельмая, хватаясь за нее.
В том месте, где раньше находилась комната Ляписа, не
оставалось более ничего, кроме крыши дома, чьи стропила упирались теперь прямо
в коридор, напоминавший лоджию.
— Что с комнатой Ляписа? — спросила Лиль.
— Не знаю, — сказала Хмельмая. — Лиль, я не знаю. Я хочу
уйти, Лиль, мне страшно.
Лиль открыла дверь к Хмельмае. Все стояло на своих местах:
трельяж, кровать, стенной шкаф. Порядок и легкий запах жасмина. Они вышли. Из
коридора можно было теперь разглядывать черепицу на крутом скате крыши; в
шестом ряду одна из них треснула.
— Это молния… — сказала Лиль. — Молния испепелила Ляписа и
его комнату.
— Нет, — сказала Хмельмая.
Глаза ее уже высохли. Она напряглась.
