— Поджарилась.
— Ну и разрезай, — Марат улыбнулся Олегу. — Хороший ты парень… Степан тебе потом про пятый код расскажет, я сам там не был пока. А сейчас — давайте-ка закусим.
Появился большущий круглый каравай. Хлеб положили на разостланное полотенце, кто-то финским ножом нарезал его на большущие ломти и стал раздавать их по кругу, шлёпая на каждый почти такой же ломоть жареного мяса. Все разом принялись молотить челюстями, перебрасываясь шутками и подколками.
— Значит, идёте воевать? — спросил Олег тихонько. Марат пожал плечами — на нём, как только сейчас заметил Олег, был лёгкий маскхалат поверх рубахи и штанов:
— Си вис пацэм, пара бэллум
[34]
… — и добавил насмешливо в ответ на недоумённый взгляд Олега: — Хочешь спросить, откуда такой сельский валенок знает латынь? — Олег машинально кивнул. Марат засмеялся: — Да я её и не знаю. Просто пистолет такой есть — парабеллум, фрицевский.
— Знаю, — кивнул Олег.
— Ну вот. Я ещё там спросил у нашего комиссара, почему такое название. Он и сказал, что это из пословицы. Хорошее вообще-то название для пистолета, — и он продемонстрировал именно парабеллум. — А так он люгер
[35]
.
— Во, прошлый раз у тебя не было, — вспомнил Олег. Марат неожиданно смутился:
— Да-а… Я и тогда его хотел. Но не получилось. У меня был «зауэр», старый… — Марат о чём-то задумался. Олег не торопил его. Странное и приятное чувство посетило его: он ощущал себя с Маратом на равных. Ну — почти на равных. Не как в прошлый раз. Теперь и он знал, как это — когда стреляют в тебя и стреляешь ты, когда рискуешь, когда отвечаешь за других…
Когда живёшь. И даже когда готовишься умереть.
— Я познакомился тут — ну, тут, на Дороге — с одним фрицем. С гитлерюгендом
[36]
…
— С кем? — Олег осекся, потому что вспомнил. — А… а он-то что тут делает?!
— Что-что… — Марат грустно улыбнулся. — Погиб. Где-то на западе, не против нас… Оборонял какой-то город, а потом взял и… в общем, с гранатами — под «шерман». Это танк такой американский… Он хотел… — Марат поморщился. — Хотел раненых давить. Там они лежали, под стеной… Ну и этот Лотар… это его зовут так — прямо под гусеницы… Я, когда его первый раз встретил — давно уже — цоп за автомат! — Марат удивлённо засмеялся. — И он тоже… Стоим. Вечер. Ковыль. Пахнет… как на сеновале у нас. В животы друг другу целимся. Так привычно… А у него глаза — зелёные с карими крапинками. Я раньше никогда ни у кого из них глаз не видел. Даже когда они… — Марат с усилием продолжил: — Даже когда они подошли вплотную. Тогда. Чёрные дыры…
— И? — тихо спросил Олег. Он держал в руке недоеденный «бутерброд».
— И я не стал стрелять, — сказал Марат. — Опустил оружие. Думал — он полоснёт. А он заморгал так — хлоп-хлоп-хлоп, смешно — и тоже опустил… Ну и мы с тех пор вроде как подружились. Редко видимся, он по другим местам ходит. А тут, в прошлый раз, я как раз его ждал. Когда с тобой увиделся. Он принёс парабеллум и подарил. Вот… — Марат пожал плечами и тихо добавил: — Мою маму повесили фашисты. В сорок первом… Может быть, вешал его брат. Или его отец. Я понимаю это. Но… — и он покачал головой.
Олег положил руку ему на плечо:
— Знаешь, что я думаю? — спросил он. Марат поднял подбородок. — Что ты прав. Что ты всегда будешь прав. У тебя слишком большая правота, чтобы она оказалась чушью.
Марат не ответил.
А чубатый парнишка — кажется, Димка — запел возле огня, высоко и бесшабашно:
— Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене…
И стало совсем тихо. Даже ковыль умолк. Только рвался голос — всё отчаянней и отчаянней:
— И он, конечно, думать мог,
Да, он, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел —
На голубой её дымок…
Как ты тогда ему лгала,
Как ты когда-то всё лгала,
А сердце девичье своё
Давно другому отдала…
И голос — взвился совсем высоко, непередаваемо:
— И он решил: «Я пули жду,
Я только меткой пули жду,
Чтоб утолить печаль мою
И чтоб пресечь нашу вражду!»…
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне —
Навстречу пулям полетим
На вороном своём коне…
[37]
Ожил костёр. Зашумел ковыль. Кто-то сказал:
— Да-а… — с выдохом.
— А ну-ка… — Марат вдруг подмигнул тому мальчишке, который нарезал мясо: — Что-то мы загрустили… Давай, братишка!
— Даю! — охотно откликнулся он, вскакивая. Тряхнул головой. Упёр руки в бока…
— Между нами,
дикарями,
говоря —
Спать в кровати —
Значит, тратить время зря!
Нам под крышей
Плохо спится, душно нам!
Надо, братцы, разбегаться по лесам!
И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье!
Олег ощутил, что песня будит в нём что-то такое… что-то, чем он не мог подобрать название. А ребята и не подбирали. Раз — и около костра уже выплясывали какой-то первобытный танец — прыжок-наклон-удар ногой-взмах головой-рывок руками и всем туловищем — и снова то же самое — человек шесть. Два — и мальчишка взлетел на плечи двух других ребят, встал на ноги, не держась руками и не переставая распевать:
