— Между нами,
дикарями,
говоря —
Захотелось
Антрекотов в сухарях!
Жизнь лесная
Возбуждает аппетит,
Хоть черникой и брусникой рот набит!
— И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье! — грянул уже целый дурашливый хор. И следующий куплет орала тоже дюжина мальчишеских глоток, а вокруг огня мчался круг хоровода, и земля гулко отвечала ногам, а галстуки казались пляшущими вместе с ребятами языками огня:
— Не пугают
Нас ни стужа и ни зной!
Только летом
Всё же лучше, чем зимой!
И в июле
Нет ни тени декабря,
Между нами, дикарями, говоря!
Коло, вспомнил Олег. Это называется не хоровод — хоровод у девушек, а это коло. Мужской танец. Перед битвой. Руки на плечи — и вместе вокруг огня… Интересно, они-то знают об этом? Наверное — нет, наверное, им просто весело этой ночью у огня…
— И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье!..
… — Скоро рассветёт, — Марат сорвал былинку ковыля, закусил. — Тебе пора…
— Ещё встретимся? — полувопросительно сказал Олег. Марат пожал плечами:
— Наверное. Почему нет?
— Погоди, я послушаю… — Олег повернулся в сторону полупогасшего костра, возле которого почти все уже спали, только Димка напевал негромко, а человека два-три слушали:
— Я по совести указу
Записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива — до цели,
Ну, а цель, она в прицеле,
И я взять ее сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе —
Погибать — так за идею.
И вхожу я в свой последний вираж.
А те, которые на цели,
Глядя ввысь, оцепенели:
Знают, чем грозит им мой пилотаж!
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу — не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало,
Зацветут мои деревья в саду!
Не добраться им до порта,
Вот и все. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели,
Той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон!
Есть резон своим полетом
Вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели,
Той, которая в прицеле,
Потому что остальным надо жить!
[38]
* * *
— Возьмёшь меня с собой?
Максим подкидывал скрамасакс и ловил за рукоятку. Подкидывал и ловил снова, и опять — подкидывал и ловил… Стоял небрежно, уверенно, но в глазах была просящая робость и страх отказа.
Олег оторвался от рассматривания начерченной Степаном карты. И сам понял, что взгляд, которым он смерил Максима, получился не слишком-то приятным — высокомерным таким… Максим вспыхнул и вздёрнул подбородок. Начал:
— Я…
— Конечно, пошли, — кивнул Олег. — Возьмёшь мою двустволку… Саш! — он повысил голос, обращаясь к девчонкам, которые собирали вещи в дорогу парням. — Макс идёт с нами! Отдай свою пушку Кирке пока!
— Поняла! — Саша махнула рукой и что-то сказала сидящему рядом на корточках Артуру.
— Спасибо… — горячо начал Максим, но Олег отмахнулся без наигрыша:
— Не надо слов… Иди собирайся.
Подошёл Борька — донельзя довольный. Следом за ним важно поспевал Тимка, неся кожаный кошель.
— Я лошадей продал, — деловито сообщил мальчишка, садясь по-турецки и ставя ружьё между колен. Олег отвлёкся и поднял бровь; Тимка подтвердил сказанное яростными кивками — мол, продали-продали, точно! Олег осмотрелся — неподалёку какие-то двое товарищей будённовского вида осматривали четырёх коней, бросая в сторону Борьки опасливые взгляды.
— Не сильно обобрал? — только и смог спросить Олег рыжего нахала. Тот молча взял у Тимки кошелёк и высыпал из него на ладонь два десятка ровных, хорошей чеканки, золотых монет. Олег взял одну и обнаружил, что это червонец Евразийской Советской Республики, выпущенный в 26 году Революции и содержащий 15 грамм золота пробы 0,924. На одной стороне червонца был герб, похожий на старый герб СССР, только с мечом посередине. На другой — профиль Сталина.
Судорожно крякнув, Олег быстро убрал монету и сказал:
— Ну, продал, так продал… — приподнялся, сделал вопросительное лицо в сторону будённовцев. Те немедленно замахали руками: мол, всё в порядке, только эту рыжую холеру к нам больше не подпускайте…
Борька не уходил. Олег посмотрел на него и со всей возможной мягкостью сказал:
— Борь, ну нет. Не возьму я тебя.
— Ладно, я понимаю… — прошептал тот и на миг спрятал глаза, но потом распрямился: — Ну мы пошли.
Олег, хмурясь, глядел ему вслед. Потом просто рассеянно обвёл лагерь взглядом. Нашёл Генку Жукова. Он сидел на небольшом пригорке и смотрел куда-то в сторону, через ковыли. Олег поймал себя на мысли, что по-прежнему не испытывает к этому мальчишке ничего, кроме равнодушия. Говорят, что легко осуждать тех, кто не смог стать героем, когда сам ничего тяжкого не испытал. А если испытал? Испытал, вынес, прошёл? Не осуждать всё равно?.. А он и не осуждает.
Ему просто наплевать, есть такой Генка, или нет.
Потому что о себе он теперь знает точно: не унижался бы, не побежал бы.
Он отогнал эти мысли и снова посмотрел на карту.
Степан явно умел чертить. Карта была сориентирована вокруг надписи:
Сантокад
Судя по всему, так назывались одновременно узкая полоска земли между горами и морем (а, нет, написано «Лазурный Океан») и город на этой полоске. Ниже надписи «Сантокад» было подписано в скобках «Ленниадск. имп.» — ага, это Ленниадская Империя. За горами на северо-востоке было написано: «Жепы». Интересное словечко. Жаль, не спросил, что оно означает… так, ладно. Тут же маленькие надписи вокруг заштрихованных кружков: «Станац. Драгиле. Манче. Ровче. Южо.» Кажется, это места дислокации военных отрядов… На северо-западе уже в горах начиналась надпись «Баргайская Федерация». С гор тут и там текли в океан небольшие реки. Вдоль них шли стрелки — к побережью. Ага, это направления атак…
