Кажется, у нее один раз уже было, и я мельком подумал, что хорошо бы дать ей и второй раз, только точно не получится, потому что…
– Ооооххх… – Мне сперва показалось, что это только мой стон, но через миг я понял, что смог-таки дотерпеть, и Танюшка стонет тоже.
В тот миг мне больше ничего не было нужно от жизни, кроме этого одного-единственного ее момента.
Вновь солнце взошло над грешною землей,
И вновь берега обласканы приливом.
Пахнет сосновою смолой
И скошенной травой,
Клин журавлей над головой,
А значит, мы живы.
Мужское плечо и женская рука
Друг друга в ночи коснутся боязливо.
Есть океан у моряка,
У пирамид – века,
И у поэта есть строка,
А значит, мы живы.
Старина, скажу я тебе одно:
Спи всегда с открытым окном,
Чтоб чувствовать мир,
Его благодарно прими,
Все то, что в нем есть, ты прими, прими.
Кувшин с молоком и кружка на столе,
В степях лошадям лохматит ветер гривы,
Над миром властвуют балет,
Улыбки королев,
И Гарри Поттер на метле,
А значит, мы живы.
Играй, музыкант, стирай лады гитар.
Простая плита на кладбище у Джимми
[35]
.
Подумай! Деньги – лишь товар,
И переполнен бар,
Плывет с акулами Макар
[36]
,
А значит, мы живы.
А. Розенбаум
…– Я очень боялась в первый раз.
Мы сидели, прижавшись друг к другу и укутавшись плащом. Я потерся виском о щеку Танюшки и спросил:
– Боялась?
– Да, боялась… Нет, – поправилась она, – как бы сказать… Я не процесса боялась, а… ну, того, что потом… в общем, что не смогу к тебе относиться по-прежнему, как будто что-то такое рассыплется…
– Не рассыпалось? – тихо спросил я. Меня охватила щемящая нежность.
– Дура я была, – вздохнула Танюшка. – Темная дура. Все стало только лучше… Олег, знаешь… – Она помедлила и призналась: – Я так хотела бы ребенка от тебя.
– Ребенка?! – подавился я холодным воздухом.
– Да… Сына или дочь… Очень-очень, – с силой сказала она, – хотела бы. Только хорошо, что здесь его не может быть. У него была бы ужасная жизнь. Но так страшно уйти совсем, без продолжения… Как будто в какую-то черную бездну падаешь. Это мне такой сон снился недавно. Мальчишки, девчонки. Идут попарно, за руки, идут, идут и, не останавливаясь, падают в такую дыру. И все… Олег, – жалобно спросила она, – неужели там правда совсем-совсем ничего?
– Ничего, Тань, – тихо ответил я. И вдруг сказал: – Если я вдруг… Тань… Ты подожди… за мной. Поживи еще. В память обо мне… – я вздохнул.
…– Сергей с Ленкой собирались сходить на речку, проверить верши, – удачно «вспомнил» я через пару минут молчания. – Пошли глянем – может, они еще там? Тогда обратно вместе пойдем, а тут всего километра два до реки.
Танюшка, кивнув, согласилась.
* * *
Оживление на льду реки и ее берегах царило весьма глобальное. И очень неприятное. Правда, наши верши, судя по всему, никого не интересовали.
Сперва я с ужасом подумал, что попались наши. Но уже через секунду различил, что ни Сергея, ни Ленки там нет. На льду и в снегу лежали не меньше трех десятков убитых урса – свои их, как обычно, и не думали подбирать, занятые куда боле важными делами.
Среди трупов были и пятеро убитых белых. Точнее – не среди. Три обнаженных тела лежали кучкой у берега. Еще одно – девчоночье – чуть в стороне, один из урса придерживал его за ноги, второй отрезал левую грудь (правая уже лежала рядом). С пятого убитого как раз снимали одежду.
В лед реки (недалеко от наших вершей) были вбиты два кривоватых кола. На них корчились, елозя по дереву окровавленными босыми ногами, двое мальчишек лет по четырнадцать. Точнее определить было трудно. У обоих парней со спины и головы была содрана кожа, тут же налепленная кусками на колья. Они не кричали – то ли из гордости, то ли просто онемев от боли.
– Их около двадцати, – прошептала Танюшка, укладывая на колено аркебузу. – И смотри.
На том берегу реки – из-за кустов – нам сигналил Сергей. Рядом с ним виднелись невесть как оказавшиеся здесь Джек и Андрюшка Соколов. У Джека в руках был лук с наложенной стрелой.
Я показал на себя, на свой рот и, энергично кивнув, достал из ножен палаш, а краги сбросил. На левую надел свою фехтовальную, сбросил и лыжи с ног. Танюшка, встав на колено в сугроб, держала аркебузу наготове.
– Ро-о-ось!!! – заорал я.
Как я и ожидал, первой своей целью и Джек, и Танька выбрали того… мясорубщика. Стрела Джека вошла ему в правый висок, прошив голову насквозь. Куда попала Танюшка – не знаю, но, конечно, тоже не промахнулась. Урса завалился в снег и на тело девчонки. Вторая стрела свалила урса, снимавшего куртку с убитого, но я видел это уже на бегу, скатываясь вниз в облаке снежной пыли. Еще я видел, как падает урса, в которого Андрей – тоже на бегу – угодил брошенным топором…
…Пернатая маска развалилась с коротким «крак» и брызнула кровью под палашом. Я пинком отбросил мешавшего урса, волчком нырнул под ятаган другого, одновременно круговым ударом распарывая ему пах; рукой в краге перехватил запястье руки с оружием и, чувствуя, что не хватит сил ее вывернуть, резко отпустил – увлекаемый силой нажатия, урса посунулся вперед, на мой палаш… Еще один крестом падает в алый снег; Джек размеренными ударами бастарда гонит перед собой сразу троих… Танька с вертящейся в руках кордой…
Косой удар снизу вверх – сорванная им маска летит в истоптанный снег, урса хватается за лицо… Апперкот в подбородок – все, хватит с него… Где еще?! Что, все, больше нет?!.
…Столб был скользким, он вырывался из наших рук, и я видел искаженное лицо Джека. У меня было такое же лицо, и я знал почему. Каждое колебание кола отзывалось страшной мукой в парнишке, посаженном на него. Танюшка спешно подхватила его под спину, пока мы с Джеком как можно осторожнее опускали страшное орудие казни. Едва мы это сделали, как я метнулся к мальчишке, встал на колени.
Он был жив. И я быстро прекратил ужас, перерезав ему горло…
…С колен я смог встать, только опершись обеими руками на левое. Над вторым казненным стояли Сергей – с его даги тоже капала кровь – и Андрей, машинально вытиравший клинок своего бастарда. Ленка и Танюшка держались вместе.
– Кто они были? – спросил я.
Джек пожал плечами:
– Не знаю… Мы с Эндрю встретили Сергея и Лену, пошли вместе на речку… Только перед вами пришли. Совсем чуть опоздали.
