Мне не хотелось думать, что могло случиться с Танюшкой. Я заставил себя решить, что ее утащили в лагерь. Но кто напал на нас?! Тут мне даже ничего не приходило в голову…
…Дорога была пуста, только труп все еще лежал в кустах. Я отметил, что на нем еще вполне крепкие тяжелые ботинки, туристские. Мои туфли сдаваться не собирались, но многим ребятам и девчонкам уже требовалась смена обуви. В том числе – и Таньке.
Я вздохнул. Сжал зубы, взглянул с прищуром в ту сторону, куда мы шли. И, расстегнув кобуру нагана, зашагал туда…
…Я прошел около двух километров и увидел всех троих издалека – сперва они сидели на обочине, потом поднялись и встали поперек тропинки. Оружие у них в руках было видно тоже издалека.
Я не остановился. Левой рукой достал револьвер, но курка взводить не стал. Рыжий мальчишка – младше меня, – стоявший с краю, держал в поднятых руках арбалет, заряженный ширококонечной стрелой. Двое других – светловолосые, мои ровесники или чуть постарше – приготовили клинки, такие же хаудегены, как тот, который я уже видел. Лица у всех троих были напряженные и жесткие, как выбитые на жести-бронзовке медальоны.
Я остановился в десятке шагов от них. Арбалет смотрел мне в грудь, и я отстраненно представил себе, как широкий крестовидный наконечник болта с заточенными гранями перьев пробивает мне грудную клетку и высовывает окровавленное жало из спины…
…Но я успею выстрелить три раза. Наверное, мальчишки прочитали это по моему лицу.
– Меня зовут Олег, – сказал я, и голос у меня сорвался, но никто из них даже не улыбнулся – над человеком с револьвером смеяться не хочется. – Если вы меня понимаете… если ваши друзья напали на нас на этой тропе, ранили двух наших и украли мою девчонку – я хочу знать, что вам нужно. Если не ваши – я прошу у вас помощи.
Стоявший в центре заговорил – и заговорил по-русски, с хорошо мне знакомым, хотя и не таким заметным, как у Арниса, акцентом:
– Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.
– Да вы что, ребята?! – возмутился я. – С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись…
– Вы решили нас и здесь достать? – процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. – Русские свиньи!
Я стиснул зубы. Переждал и произнес:
– Мне нужна моя девушка. Верните ее.
Они переглянулись – точнее, переглянулись двое, рыжий продолжал держать меня на прицеле. На слух это был не литовский, я нахватался кое-каких слов у Арниса. Да я и не прислушивался – мной вновь овладело злое недоумение. Немцы из ФРГ с нами обошлись не то что мирно – по-дружески. А свои – блин, свои!!! – оказались такими сволочами! Я даже как-то не обратил внимания на то, кем они меня там обложили, – и прервал их совещание:
– Моя девушка у вас, козлы?!
На меня вновь уставились все трое. Тот же, кто говорил со мной раньше, кивнул:
– У нас. Марюс велел тебе передать, русский, чтобы ты оставил на этой дороге все свое оружие и шел по ней. Через километр будет наше поселение. Там и поговорим.
Приступ злого страха за Танюшку бросил меня вперед. Я скользнул под не успевший выстрелить арбалет, сбил рыжего плечом и, взяв на мушку отскочивших к обочине старших, процедил:
– Вы что, решили, что я буду в мушкетеров с вами играть?! Дюма обчитались?! Я сейчас вас тут прибью всех троих, как мух, а потом…
– Если мы не вернемся раньше тебя, – усмехнулся все тот же мальчишка, – твоей девчонке оторвут голову.
Я прицелился ему в лоб:
– А если не вернешься только ты? – спросил я. – Ты мне активно не нравишься, сволочь. Очень активно.
– Мы должны вернуться втроем, – вполне хладнокровно сказал он, хотя отчетливо побледнел. – Марюс хочет поговорить с тобой. Думай, русский.
Они повернулись и пошли. Рыжий на ходу разряжал арбалет. Я прицелился вслед из нагана – они это, кажется, почувствовали, но никто не оглянулся, и я убрал наган. Стоял и смотрел, чувствуя, что меня трясет. Именно меня, не руки; я бы не промахнулся. А руки я положил на поясной ремень.
Надо было ждать наших. Но Танюшка была там, впереди, совсем близко. Она надеется, она же ждет меня!
Я был на сто процентов уверен – ждет.
Я заметил, что рефлекторно сжимаю и разжимаю кулаки. Если я приду – не факт, что ее отпустят. Совсем не факт, даже… даже что она все еще жива… (Я ужаснулся этой мысли.) Но если я не приду к ней – к еще живой! – чтоб хотя бы встать рядом с ней, чтоб ей было не так страшно, – как мне тогда вообще жить?
Как мне жить – без нее?!
Я начал сбрасывать снаряжение. Аккуратно сложил его – посреди тропинки. Переехать тут никто не переедет, украсть не украдут, а наши найдут и поймут…
Трофейный нож я сунул за опустевший ремень. И, подумав, надел перчатку – повинуясь невнятному наитию, боевому инстинкту – называйте это как хотите.
Я сделал несколько шагов и на каждом шагу оглядывался. Я до такой степени, оказывается, сросся с этими клинками и стволом. Без них я чувствовал себя голым.
Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда…
…Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она кольцом окружала высившийся на холме частокол – плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.
Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стерся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.
Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нем, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это, – не может быть, чтобы «замок» не охранялся. А раз видят и не спешат открывать…
Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выглядела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы ее увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.
Потом я сел на пенек и начал насвистывать сквозь зубы.
Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало – ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смотрел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все – с оружием. Кажется, их задело, что я не обращаю на них внимания.
Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха – ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость – настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.
Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.
