Ну что ж, корабль готов,
Поймали ветер снасти,
Над башней маяка
Созвездия зажглись…
И окнами домов,
Распахнутыми настежь,
Глядит издалека
Притихший сонный Лисс.
На сотню мелочей
Удача не делима,
На сотню мелких бед
Не делится беда.
Когда в судьбе твоей
Гроза проходит мимо,
То в чьей-нибудь судьбе
Она гремит тогда.
И если злой недуг
В сердцах еще горячих,
Ты щедростью своей
Им светишь до конца.
Но жалко, что крадут
Огонь твоей удачи
Огарками свечей
Холодные сердца.
Когда придет пора —
Устало веки смежишь,
Свой долг перед судьбой
Давно вернув сполна…
А где-то до утра
Глядит с тоскою Режи,
Как тает над водой
Ущербная луна.
М. Трегер
Я стоял с трех до пяти вечера вместе с Раде и Анри. Было еще совсем темно, когда Сергей растолкал меня.
Луна торчала где-то на юго-востоке. Было холодно, особенно если учесть, что я вылез из-под плаща во сне и не нашел его. Раде где-то неподалеку с хряском и воем зевал. Анри не было слышно.
– Проснулся? – уточнил Сергей. – Тогда я ложусь, давай. Все тихо… Да, роса легла. Обуйся…
Роса в самом деле легла. За мной оставалась черная дорожка. Я чуть не налетел на Анри – он сидел на корточках и, вздрагивая, умывался этой росой.
– Помогает? – осведомился я. Анри фыркнул, кивнул:
– Ага, я уже проснулся…
– Ну тогда подкинь дровишек в костер, а мы посмотрим, что и как вокруг. – Я на ходу нацеплял росы в ладони, вытер лицо. – Раде!
Он подошел, бесшумно ступая, предложил:
– Пройдемся, глянем туда-сюда.
– Угу. – Я махнул рукой и, на ходу затягивая ремни «сбруи», зашагал вокруг холма. Раде двинулся в другую сторону, я услышал, как он засвистел что-то явно народно-македонское. Костер разгорелся ярче – Анри до него добрался наконец.
Я отошел подальше, постоял под прикрытием склона холма, ожидая, пока привыкнут глаза. Нет, ничего опасного или необычного в степи не было. Я постоял еще, зевнул, передернул плечами и широко зашагал назад.
Раде вернулся одновременно со мной. Анри устроил возле костра несколько охапок хвороста, на которые вполне можно было сесть. Мы и сели, помолчали, низачем протянув руки к огню. Потом Анри сказал:
– Анекдот вспомнил. Димка сегодня рассказывал, то есть вчера, пока шли… Кто такие хохлы?
– Украинцы, а что? – не понял я.
– Ну, анекдот же… Двое хохлов идут по лесу. Один над другим подшутить решил, как гаркнет: «Урса!» Второй аж присел: «Дэ?!» Первый смеется: «Здрыснув, а?!»
А тот в ответ: «Да тэ ж я з яросты!»
Анри ухитрился даже воспроизвести украинский акцент. Мы посмеялись, снова немного посидели, и Анри, вздохнув, немного смущенно сказал:
– Там, у американцев, у Сэма… такая девчонка была… Фредди, Фредерика. Я чуть с ним не ушел из-за нее.
– Чего ж не ушел? – лениво спросил Раде, сцепляя пальцы и потягиваясь. Анри вздохнул:
– Да ну…
– Ну, к нам бы ее переманил.
– Не успел, – признался Анри.
– Ну, хоть повалялся с ней? – продолжал допытываться Раде.
Анри густо покраснел и кивнул. Потом признался:
– Думал, что ничего не получится.
– Получилось?
– Вроде да…
– С высоты своего сексуального опыта… – начал Раде, но я его безжалостно перебил:
– Полученного не так давно, а?
– Ладно тебе… – добродушно отмахнулся он, но тему не продолжил, задумался о чем-то. Его девичьи красивое лицо стало угрюмым.
– Ты чего? – тихо спросил я.
Раде поморщился, потом сказал:
– Да… Слышал, наверное? Югославии-то моей больше нет. Война там идет. Настоящая гражданская…
– Слышал, – отозвался я.
Раде поморщился снова и добавил:
– Понимаю, что ко мне это отношения уже не имеет, а все равно тошно…
– А я когда узнал, что Союз накрылся, то как-то слишком даже спокойно воспринял, – вспомнил я, вставая. – Ладно, Анри, ты посиди, а мы еще пройдемся, посмотрим…
– У тебя отец ведь был шишкой? – уточнил я. Мы стояли и смотрели на степь.
Раде кивнул. Потом признался:
– Знаешь, ты мне сперва очень не нравился.
– Ты мне тоже, – ответил я так же искренне. – Не из-за отца, конечно… Смотри, вон бизоны пасутся… Или спят?
– Поохотиться бы на них, – заметил Раде.
– Еще успеем, – кивнул я.
* * *
Весной тут, наверное, течет река. Но сейчас из-под моих ног облачками поднималась тонкая серая пыль, слоем оседавшая на одежде, коже и волосах. Нестерпимо пекло стоящее в зените солнце.
Воды не было вторые сутки. Только то, что во флягах, пока полных на две трети.
Андрей помог мне подняться на обрыв, бывший речным берегом, мы вместе вытащили Видова и Мило. Где-то километрах в сорока впереди маячили невысокие, но крутые скалы, у их подножья ярко зеленела полоска растительности. Там вода наверняка была, но расстояние значило, что до воды мы доберемся только завтра к вечеру, а пока предстоит полдня, ночь и день мучений. Впрочем, в отряде давным-давно уже никто ни на что не жаловался. Не жаловались и сейчас – на сушеное мясо, обдирающее рот и глотку; на соль, склеившую волосы и слоем выступившую на коже; на невероятную ночную духоту и на постоянный горячий ветер с юга в левую щеку; на пропылившуюся насквозь кожаную одежду и на резь в глазах, которые нечем промыть…
Мило несколько раз махнул в сторону скал. Видов сказал:
– Интересно, почему тут все так пересохло? В обычной прерии вода есть…
Ему никто не ответил. Мы подождали, пока пройдет основной отряд. Мальчишки и девчонки неспешно перебирались через высохшую речку, чертыхались и отплевывались, влезали наверх и, обмениваясь репликами, всматривались в скалы.
– В той Америке тут небось везде города и парки? – поинтересовался Димка у Юджина. Тот помотал головой:
– Да нет, тоже пустыня… Только дороги через нее и городки. С мотелями.
– Ты чего босой? – поинтересовался я у Юджина. Тот посмотрел на подвернутые выше щиколоток драные джинсы и покрытые толстенным слоем пыли ноги, покривился:
– Да, кроссовкам п…ц пришел.
