Матч так и закончился 2:5 в нашу пользу. Не обошлось без мелких травм, но я вышел целым.
– Интересно. – Юджин рассматривал ссадину на левом бедре. – Пыль набилась… А вот интересно, – он несколько раз плеснул водой, – почему ты, Олег, князь?
– Его голосованием выбирали, – пояснил лениво Олег, листавший свой блокнот с зарисовками. – Еще в самом начале.
– Но вообще-то от тех, кто его выбирал в самом начале, почти никого не осталось, – заметил Фергюс.
– Да ради бога, ребята. – Я заложил руки под голову и откинулся на траву. – Кто хочет занять мое место?.. – Всеобщее молчание было мне ответом, и я пожал плечами: – Значит, буду я и дальше мучиться.
– А ты, что, недоволен, морда американская? – уточнил Игорь.
– Да нет, что ты! – махнул рукой Юджин.
– Маль-чиш-ки-и-и-и!!! – заголосила за скалами Ленка Власенкова. – Идите обеда-а-а-а-ать!!!
– Твоя надрывается, – толкнул Олега ногой Димка.
– Заботится, а не «надрывается», – ответил пинком тот. – Пошли, что ли?
– Выходим когда, завтра?..
– Ты моих штанов не видел?.. А, я на них сижу…
– А неплохо мы вас раскатали…
– Сегодня… Олег, слышь, вечером покажи мне тот прыжок…
– Щиколотка болит. Босиком играем, а кто-то так въехал…
– Я второй день точилку найти не могу…
– У меня чего-то мышцы на спине болят…
– А ты попроси Линде, массаж пусть сделает…
– Смотрите, смотрите, Раде у нас чего-то возбудился…
– Это он на тебя, Анри…
– Да пошли вы все…
– Интересно, что на обед?..
Я шел вместе со всеми, перебрасывался вполне глупыми репликами – и мне было хорошо.
Очень хорошо.
* * *
– Вьюн над водой,
Вьюн над водой,
Вьюн над водой,
Завивается.
Жених у ворот,
Жених у ворот,
Жених у ворот,
Дожидается…
Танюшкин голос серебристо вплетался в ночь, чем-то похожий на звездный свет. Все вокруг притихли, даже дыхание затаили, хотя никто, наверное, не взялся бы объяснить, зачем Танюшка начала петь эту старинную свадебную песню…
– Вынесли ему,
Вынесли ему,
Вынесли ему
Сундуки,
Полны добра…
«Это не мое,
Это не мое,
Это не мое —
Это батюшки мово…»
Я ощущал песню как оцепенение, в котором нельзя не слушать, – и не сводил глаз с искр костра, переливающихся в волосах Танюшки, с пламени, танцующего в ее глазах…
– Вывели ему,
Вывели ему,
Вывели ему
Ворона
да ой коня…
«Это не мое,
Это не мое,
Это не мое —
Это шурина мово…»
Танюшка жестом, который, кажется, не осознавала сама, запустила пальцы в волосы на висках, чуть запрокинула голову…
– Вывели ему,
Вывели ему,
Ой, вывели ему
Свет Настасьюшку!
«Это вот – мое,
Это вот – мое,
Это вот мое —
Богом сужденное…»
Она отпустила волосы, скрестила руки на коленях и, уронив на них голову, ни на кого не смотрела. Я приобнял ее и привалил к себе, ощущая, как Таньку трясет мелкой нервной дрожью. Сергей негромко попросил Игоря:
– Давай, Басс… «То не вечер…»
– Подпойте, – предложил Игорь, тут же начав:
– Ой – то не вечер, то не вечер,
Мне малым-мало спалось,
Мне
Малым-мало спалось,
Ой – да во сне привиделось…
И разные голоса дружно подхватили старую казачью песню…
– А есаул догадлив был —
Он сумел
Сумел сон мой разгадать…
«Пропадет, – он говорил, —
Да твоя буйна голова…»
– Пропадет твоя буйна голова, – заметил Йенс явно в мой адрес.
Я пожал плечами:
– Когда-нибудь – да.
Я сказал это спокойно. Но внутренне меня вдруг сотрясла нервная дрожь, потому что мысленным взором я увидел свои останки – не труп, нет, труп свой я представлял много раз и никогда особо не боялся, как бы реалистично ни выглядела в моем воображении эта картина. Я представил себе череп. В чьей-то руке, как череп Йорика в руке Гамлета. Когда я прочитал эту вещь, мне было тринадцать, и я долго мучился теми же мыслями, что и принц – не страхом смерти, а именно недоумением… Кто-то найдет мой, мой череп, как я сам много раз находил чужие останки. И ему трудно будет представить, что в этом был мозг, и кость скрывалась под плотью и кожей, и это зеленоглазая девчонка называла красивым… а в пустых глазницах жили зоркие глаза… Меня пугала не мысль о смерти, а именно вот эта картина, нарисованная воображением. Мой череп, лежащий где-нибудь в лесной траве – год, десять лет… Век.
– Ты чего дрожишь, Олег? – спросила Танюшка. Она сама уже успокоилась.
Я поцеловал ее в висок:
– Ничего. Все нормально… Утром выходим! – громко, для всех, сказал я.
* * *
Три чудовищных столба, упиравшиеся верхушками в небеса, покачивались в синхронном, жутковатом танце. Мы сидели на плоском холме и созерцали торнадо, отмахиваясь от мух, роившихся над нами. Самое интересное, что все были абсолютно спокойны – может быть, потому что от нас ничего не зависело.
Жуткое ощущение.
Чудовищная масса бизонов лилась вокруг холма, давшего нам пристанище, мимо нас, как река. Бизоны спасались от смерчей. В общей бурой лаве тут и там виднелись другие животные, несшиеся в ту же сторону, что и бизоны. Мимо нас пробежали, распихивая бизонов и ужасающе трубя, даже несколько гигантских дионтериев.
Нам бежать было некуда – хорошо еще, что мы успели спастись на этом холме от внезапно разразившегося странного половодья. Конца ему не предвиделось. Олег Крыгин, устроившись со скрещенными ногами на склоне, быстро делал зарисовки в блокноте. Горячий ветер, даже не дующий, а хлещущий в сторону торнадо, шевелил его волосы и страницы блокнота.
– Они движутся сюда, – сказала Ленка Чередниченко. И взялась за локоть Сергея.
Я присмотрелся. Да, похоже, что это было правдой – смерчи, красиво и вальяжно выгибаясь «в поясе», неспешно, но уверенно шли в нашу сторону. Я оглянулся на своих. Все были по-прежнему невозмутимы, лишь Йенс, достав зачем-то свой меч, улыбался и щурил глаза на смерчи, как на врагов, которых надо одолеть. Ян негромко и без патетики молился.
– Торопится время, бежит, как песок… – мурлыкал Игорь. – А красиво, скажи, Олег?
