Он побледнел, сжал губы, но потом решительно сказал:
– Да.
– Давай, но побыстрей, – мотнул я головой (Ингрид сердито рявкнула). – Не надо их мучить.
Пол взял топор боевым хватом – и пошел к пиратам…
Роб подошел ко мне уже с рюкзаком на пояснице. Несколько секунд смотрел мне в глаза. Потом сказал:
– Запомни, что у тебя есть враг, Олег. Это я. И следующая наша встреча, если она состоится, будет последней для тебя. Или для меня.
– Это честь – иметь такого врага, – спокойно отозвался я. Роб кивнул, повернулся и ушел. Вместо него появился Мило. Он вел за руку ту самую блондинку, которую я видел у Гонсалеса.
– Это Лора, – сказал серб. – Она пойдет с нами. Или я – с ней.
– Ты знаешь, что она… – начал я, скользнув взглядом по девчонке.
Мило вспыхнул, его пальцы стиснулись до белизны на рукояти камы, но сказал он спокойно:
– Я знаю. Мне плевать.
– Ты хочешь остаться с нами? – посмотрел я на девчонку. Она промолчала, но вцепилась в рукав и плечо серба так, что стало ясно – не оторвешь. – Черт с вами.
– Спасибо, князь! – почти закричал Мило, но я уже не обратил внимания – окликнул Пола:
– Подожди! – Он подошел. – Аэростат этот останется у вас, мы с Гербертом так решили. Починиться там не очень долго, я покажу, где нагадил… Перебросите нас в Калифорнию?
– Конечно, о чем разговор! – Он явно искренне обрадовался, что может чем-то отблагодарить, кажется, еще что-то хотел сказать, но я уже повернулся и пошел искать Танюшку.
Она сидела возле того самого родничка, в который я смотрелся перед «заданием». И сейчас я мельком заглянул в него…
…и замер.
Гонсалес угодил мне по лбу самым концом шпаги, а Ингрид зашила рану со своей обычной сноровкой и умением. Стянутый в полудюжине мест рубец спускался под острым углом над левой бровью к переносице. Заживет – останется белая полоса.
Белая полоса наискось над бровью. Мне вспомнился тот сон, где я видел себя на экране старого телевизора. Лицо – вот с таким же шрамом.
Там, в этом телевизоре, я стоял в непроглядном туманном мареве среди сухих, голых ветвей кустов. Один – вокруг не было никого. Я стоял и чего-то ждал – и мне было одиноко, пусто и тоскливо.
Шрам – вот он.
Значит… значит, будет и серый туман, и кусты, и тоскливое одиночество. Полное. Абсолютное.
Когда?!
* * *
Дирижабль шел в полусотне метров над самыми высокими пиками. Я стоял около приоткрытой двери, сбоку, и задумчиво смотрел, как эти складчатые, странные, будто с другой планеты столбы уплывают назад и в стороны. Местами между ними кипели, прорываясь сквозь узкие ложа, гремучие потоки.
– Да, я не знаю, как бы мы тут шли, – заметила, подойдя и становясь напротив, Танюшка. – Может быть, в нашем мире это не так выглядит, а тут пейзаж, как после ядерной войны… – Она присела на пол, скрестив ноги.
– Жалеешь, что не осталась в Элберте? – спросил я, тоже присаживаясь, но подальше от двери. В машинном отделении пыхтело и посвистывало. Танюшка удивленно посмотрела на меня и, не отвечая на вопрос, сказала:
– Скоро мы доберемся до океана и увидим наших. Вот странно. Скоро год, как не виделись.
Я молча кивнул и, помедлив, растянулся на полу, положив подбородок на скрещенные руки. Танюшка улеглась напротив точно так же, почти носом к моему носу… В дверь задувало ветерком, медленно менялись снаружи пейзажи – разнообразные в своем тягучем однообразии…
* * *
– Э, смотрите, ужрался малолетка, прямо за столом спит!
– Кто их с девкой сюда пустил, в натуре?.. Смотри, она тоже готова.
– Ага, башку от стола поднять не может… Может, они это… по вызову? Я слышал, есть тут несколько пар…
– Да вечер только начался, что ж они – на работе нажрались? Не, смотри, как они одеты, это не шлюшки… Пацан, проснись, пацан!
А я уже давно не спал, если честно. Голова была мутная, чугунным котлом с помоями висела на плечах, и я пытался осознать только одно: взрослые (!!!) голоса!
Я вздернулся, попал левой рукой во что-то мокрое. Надо мной заржали, в уши ввинтилась незнакомая и странно знакомая музыка, хриплый голос:
– Гоп-стоп —
Мы подошли из-за угла…
– Вилли Токарев? – хрипло спросил я вслух, пытаясь сообразить, где я и что со мной. Я вроде бы был в кафе, шум и гам забивали временами голос певца. Несколько человек сидели на высоких табуретах у стойки, на ярко освещенной эстраде отдыхал оркестр, остальной зал тонул в полумраке, но видно было – столы почти все заполнены шумными компаниями, едящими и пьющими.
Наш стол стоял у большого панорамного окна, подсвеченного гирляндами лампочек, образовывавшими бегущую строку, и был пуст, только напротив меня начинала слабо возиться Танюшка. А над столом склонялись два бритых наголо амбала в диких малинового цвета пиджаках с широченными лацканами, толстенными золотыми цепями на тумбоподобных шеях. На этих шеях не было галстуков, черные с искрой рубашки били в глаза. Пальцы парочки украшали золотые же перстни, которые вполне можно было использовать вместо боевой части кистеня. Я не знал, смеяться мне или плакать при виде этих чучел, но выражение лиц у них, как ни странно, было дружелюбное.
– Перебрал, пацан? – спросил один из них.
– Я? – Я кашлянул, уже чисто спросил: – Где я? Что это?
Они снова захохотали, Танюшка со стоном отняла голову от рук, дико посмотрела вокруг, уставилась на эту парочку и, мотнув головой, определила:
– Да ну, не может быть… – и вдруг тихо вскрикнула: – Олег, что это?! Где мы?!
Только теперь до меня дошло ВСЁ происходящее.
Я вскочил, опрокидывая легкий стул. Меня качнуло, едва не влепив в окно – один из амбалов поддержал за плечо:
– Домой вам надо, – уже серьезно посоветовал он. – Рано набираться начали, в натуре… Ну чо, такси свистнуть? Бабки-то есть?
– У меня да, а Танькина с ней не живет… – отозвался я.
Амбал свистнул, махнул рукой:
– Пошли, провожу до такси.
– Да нет, спасибо, не надо. – Я более-менее выправил перекос в сознании и заставил себя отсечь невозможность происходящего, сосредоточиться на реальности: столики, проход к дверям, темно-огненная улица за окном, – мы тут недалеко живем… Тань, пошли. – Я подцепил обалдело семафорившую ресницами Таньку под руку. – Садитесь, пожалуйста.
– Спасибо, – хохотнул второй амбал. – Девчонку до дома доведи, красивая она у тебя. – Он подмигнул Таньке…
Стоявший на входе человек в военной форме, с дубинкой и пистолетом, дернулся нам вслед, удивленно глядя, как мы выходим на улицу, но остался на месте, а мы и внимания не обратили на его удивление, потому что окаменели у самых ступенек.
