– А что, ищут? – без интереса спросил я.
Джек пожал плечами:
– Да не очень… Бесятся все. Или плачут… Олег, я пришел просить тебя. – Он сглотнул. Я молча глядел ему в глаза. – Нэд уплывает через час.
У меня пересохло во рту. Я тоже глотнул, громко, скрежещуще:
– И?..
– Избавь меня от клятвы, – тихо попросил Джек и опустил глаза.
А я вспомнил склоны Олимпа – вечность назад! – и его клятву верности мне… и Таньке…
– Ты хочешь уплыть с ним?
– Да. – Он с усилием поднял глаза. – Но если ты скажешь «нет» – я останусь. Я только прошу тебя… я никогда никого ни о чем…
А в глазах у него, за луной, за дрожащими бликами, были тоска и одиночество. И я ужаснулся мысли, до какой же степени нужно быть одиноким, чтобы самым близким и родным стал тебе твой враг… только потому, что не осталось на свете больше никого, с кем бы связывали тебя общие воспоминания…
Джек смотрел – и губы у него дрожали.
– Эх, ты, – тихо сказал я, – дурачок.
Я обнял его за шею и ткнулся в лоб Джека своим лбом. Он был умней меня, но сейчас я ощущал себя мудрецом рядом с мальчишкой… а еще ощущал, как близко у моих глаз слезы и как это – когда тебе печально и сладко одновременно.
– Олег… – начал он быстро, но я перебил его:
– Иди. Я освобождаю тебя от клятвы… Да. Еще… – Я отстранился. – Ты навсегда останешься моим другом, Джек Путешественник. Где бы ты ни был. Независимо от того, встретимся мы еще или нет. Вот тебе моя клятва.
– А ты всегда будешь моим другом, – твердо сказал он. – Я долго странствовал по этому миру после гибели нашего королевства. И нигде не было мне так хорошо, как у вас.
Я обнял его уже по-настоящему… и первый раз в жизни поцеловался с мальчишкой. И это было… здорово. Совсем не так и не то, что с Танюшкой. Абсолютно по-другому, но здорово. Потому что…
Джек сказал правду. Он был мой друг.
Прыжками Джек поднялся на берег. И там, наверху, остановился уже неразличимым силуэтом. Вскинул руку:
– До встречи!
Я вскинул руку в ответ. Молча.
И… все. Джек пропал.
Несколько минут я смотрел на это место, ни о чем не думая вообще. И вздрогнул, когда там появилась фигура… Джек?! Вернулся?!
Но это был не Джек, а Вадим. Он тяжело хромал на левую ногу – в бою ему разрубили бедро и, похоже, сломали кость, он шел, опираясь на удобный самодельный костыль.
– Сегодня вечер встреч, – заметил я. Вадим – случайно, конечно – остановился на том же расстоянии от меня, что и Джек.
– Я остаюсь, – сказал он. – Ирка со мной. Вильма и Лора тоже.
– Вильма и Лора – это хорошо… – пробормотал я, пытаясь осмыслить первую часть сообщения. Я в самом деле считал, что потерявшим парней девчонкам лучше остаться на этом острове, где теперь будет спокойно, но не знал, как им это предложить. – И ты остаешься тоже?
– Я устал, – отрезал Вадим. – Устал, Олег, и больше не верю ни в романтику, ни в справедливость… ни в тебя.
Я покусал губу:
– Что ж, к этому шло. Давно… Мне будет тяжело без тебя.
– Ничего, – спокойно ответил он, – у тебя есть надежные люди.
– Да, есть, – подтвердил я, – побратим.
И посмотрел ему в лицо. Наши взгляды скрестились, как клинки, и за этим перекрестьем стояла пещера и наша кровь, смешавшаяся над тушей убитого медведя.
Да. Órlõgs.
Что-то рвешь по-живому. Что-то отмирает само… и неизвестно, что хуже.
– Я не рыцарь, – ответил Вадим.
– Да, не рыцарь, – безжалостно отрезал я. – Всего хорошего. Удач на новом месте.
И, отвернувшись, пошел по берегу прочь.
Вадим не окликнул меня. А я не оглядывался…
Когда я вернулся к кострам, там по-прежнему было немало людей, но никого из ребят Нэда уже не осталось, и я с холодком в груди понял, что они отплыли. Все сидели тихо, кто обнявшись, кто полулежал, кто скрестив ноги, – и слушали Игоря, который негромко пел очень знакомое:
– Под небом голубым
Есть город золотой —
С прозрачными воротами
И с яркою звездой.
А в городе том – сад.
Все травы да цветы…
Гуляют там животные
Невиданной красы…
И я услышал, как моя Танюшка, сидевшая неподалеку с задумчивым лицом, присоединила к голосу Игоря свой:
– Одно – как желтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей,
А с ними – золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый…
Гусли-арфа Игоря неожиданно заплакали под его пальцами, и к ним вдруг присоединилась поцарапанная гитара в руках какого-то парнишки, подхватившая мелодию…
– А в небе голубом
Горит одна звезда…
Она – твоя, о ангел мой,
Она с тобой всегда…
Кто любит – тот любим.
Кто светел – тот и свят.
Пускай ведет звезда тебя
Дорогой в дивный сад…
Тебя там встретят огнегривый лев,
И синий вол, исполненный очей,
С ними – золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый…
[12]
Он приглушил струны. Никто не хлопал, все просто молчали, не глядя друг на друга. Молчали, пока тот же парнишка с гитарой не подобрал новую грустную мелодию и не запел по-английски:
– В полях под снегом и дождем —
мой верный друг,
мой бедный друг, —
тебя укрыл бы я плащом
от зимних вьюг,
от зимних вьюг.
А если мука суждена
тебе судьбой,
тебе судьбой,
готов я скорбь свою до дна
делить с тобой,
делить с тобой…
Я знал эти стихи Бернса, но по-русски. Они мне всегда нравились…
– Пускай сойду я в мрачный дол,
где ночь кругом,
где тьма кругом —
во тьме я солнце бы нашел
с тобой вдвоем,
с тобой вдвоем.
И если б дали мне в удел
весь шар земной,
весь шар земной,
с каким бы счастьем я владел
тобой одной,
тобой одной…
– Почему ты стоишь один в темноте? – Я обернулся и увидел Сандру. Она улыбалась, и улыбка была чуть смущенной. Не дожидаясь моего ответа, она быстро сказала: – Я тебе так благодарна… но я тебе плохо отплатила. У вас погибшие… и четверо твоих остаются у нас…
